Маяк
Шрифт:
Был еще один, последний вопрос, который Тремлетт не решался задать Миранде, да и не было необходимости: он уже знал ответ. Он думал о гранках, поля которых были испещрены карандашными пометками Оливера, написанными его аккуратным, но трудно читаемым почерком. Тщательно продуманные исправления должны были сделать его последнее произведение настоящим шедевром. И Деннис не знал, сможет ли он когда-нибудь ее простить.
Он смотрел на незаполненные полки: их пустота усиливала чувство его личной утраты. Интересно было бы знать, как относился к нему Оливер. Как к сыну, которого у него никогда не было? Он смог позволить этому самонадеянному предположению прийти себе на ум только теперь, когда Оливера не стало.
Вслед за Мирандой он прошел к двери и остановился, молча, долгим взглядом оглядывая комнату в последний раз, и понял, что здесь он был счастлив.
4
Наступил день, когда они могли наконец покинуть остров Кум. Дэлглиш был готов к отлету очень рано, однако оставался у себя, в коттедже «Тюлень», до тех пор, пока в небе не появился вертолет. Тогда он положил ключ от двери на стол, и ключ лежал там, словно талисман, обещающий, что Адам сюда вернется. Но Адам понимал, что больше никогда не увидит Кум. Закрыв за собой дверь, он прошел через мыс к Большому дому. Им владела целая буря чувств: тоска, надежда, страх. В последние две недели он говорил с Эммой по телефону очень редко. Он, так любивший язык, вдруг утратил доверие к словам, особенно к тем, что говорились по телефону. Правда между теми, кто любит, должна быть выражена письменно, слова должны быть взвешены неспешно, в полном одиночестве или, что еще того лучше, произнесены лицом к лицу. Однажды он уже написал ей, предложив выйти за него замуж, решиться на брак, а не на долговременную связь, и полагал, что получил ответ. Но писать снова, прося о том же, означало бы приставать к ней и клянчить, как капризный ребенок, к тому же писать во время болезни… Было бы очень похоже, что он напрашивается на жалость. А тут еще эта ее подруга Клара, которой он не нравится и которая станет настраивать Эмму против него. Конечно, Эмма — человек самостоятельный, но кто знает, вдруг Клара всего лишь выражает вслух ее собственные полуосознанные опасения? Он знал, что, когда они встретятся, Эмма скажет ему, что она его любит. В этом он по крайней мере мог быть уверен. Но что потом? На ум ему приходили слова из прошлого, сказанные другими женщинами и выслушанные без боли, а порой и с облегчением. Они звучали в мозгу, словно унылый напев о провалах и неудачах:
«Дорогой, это было прекрасно, лучше всего на свете, но мы же всегда знали, что это долго не продлится. Мы ведь даже живем в разных городах. А теперь, когда у меня новая работа, я не могу сама себе портить свободные вечера».
«То, что у нас с тобой было, было чудесно, но твоя работа для тебя всегда на первом месте, правда? Либо она, либо твои стихи. Почему не взглянуть правде в глаза и не положить этому конец, пока один из нас не причинил другому боль? А если боль тебе все-таки причинили, ты всегда сможешь излить ее в стихах».
«Я всегда буду любить тебя, Адам, но ведь ты не способен отдаваться другому целиком, не так ли? Ты всегда утаиваешь что-то и, может быть, как раз то, что в тебе самое лучшее. Так что давай с тобой попрощаемся».
Эмма найдет свои собственные слова, и он собирался с духом, чтобы услышать о крушении надежд с достоинством и без нытья.
Вертолет завис над посадочной площадкой, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем он сел точно в центре намалеванного на площадке креста. Новое долгое ожидание — пока перестали вращаться лопасти. Наконец открылась дверь и появилась Эмма. Она сделала несколько неуверенных шагов, а затем бросилась к нему в объятия. Он почувствован,
— Дорогой, если мы хотим, чтобы нас обвенчал отец Мартин — и если ты не возражаешь, я бы сама очень этого хотела, — нам лучше побыстрее назначить дату, не то он может сказать, что слишком стар для переездов. Ты сам ему напишешь или я?
Он обнял ее еще крепче и наклонил свою темноволосую голову еще ближе.
— Ни я, ни ты. Мы вместе съездим к нему. Завтра.
Кейт, стоявшая с чемоданом у ног в дверях Большого дома, услышала прозвучавший над мысом радостный смех Дэлглиша.
Теперь и они с Бентоном были готовы к отъезду. Бентон взбросил на плечо свою сумку и сказал:
— Назад, в реальную жизнь!
Миранда и Тремлетт отбыли на катере еще накануне, Йелланд уехал вместе с ними. Но Дэлглишу нужно было обсудить с Мэйкрофтом последние организационные вопросы, и члены его группы радовались немногим доставшимся на их долю часам, когда они были предоставлены самим себе. Неожиданно остававшиеся на острове люди окружили их. Все пришли их проводить. До этого они успели попрощаться с каждым в отдельности, и прощальные слова Руперта Мэйкрофта тогда очень удивили Кейт.
Он был в кабинете один и, пожимая ее ладонь, сказал:
— Жаль, что я не могу пригласить вас сюда снова, не могу предложить вам погостить у нас, это не разрешается. А я должен подчиняться правилам, если хочу, чтобы им следовал персонал. Но было бы хорошо опять увидеть вас здесь.
Кейт рассмеялась:
— Я ведь не ВИП, не очень важная персона. Но я не забуду Кум. Не все воспоминания будут дурными. Я была здесь счастлива.
Последовала долгая пауза. Потом Мэйкрофт сказал:
— Мы с вами не как два корабля, разошедшиеся в ночи, а скорее как два корабля, какое-то время шедшие рядом, но навсегда приписанные к разным портам.
Дэлглиш и Эмма ждали их, стоя бок о бок. Кейт понимала, что для нее наконец что-то закончилось, исчез крохотный остаток надежды, питая которую она все же знала, насколько эта надежда нереальна: почти так же нереальна, как ее детские мечты о том, что ее родители не умерли, что они могут вот-вот приехать, ее красавец отец — за рулем сверкающего автомобиля, который навсегда увезет ее из Эллисон-Фэаруэзер-билдингз. Эта давняя иллюзия, в детстве так ее утешавшая, с годами исчезла благодаря ее работе, квартире, удовлетворению достигнутым, и ее сменила более реалистичная, хотя и не менее хрупкая надежда. Теперь Кейт прощалась с этой надеждой — с сожалением, но без боли.
Коротенькое второе бабье лето давно закончилось, над мысом нависла низкая гряда облаков. Вертолет поднимался словно нехотя, затем сделал прощальный круг над островом. Махавшие им на прощание люди превратились в крохотных человечков и один за другим покидали двор. Кейт вглядывалась в знакомые строения, которые теперь казались маленькими, будто детские игрушечные макеты: вон большие закругленные окна Кум-Хауса, конюшенный корпус, где она жила, коттедж «Тюлень» с оставшимися в памяти поздневечерними совещаниями, квадратная часовня с так и оставшимся на полу кровавым пятном и ярко-белый маяк с красным куполом фонаря — самая очаровательная из всех игрушек. Остров Кум очень изменил Кейт: как — она пока не могла понять. Однако она знала, что никогда больше его не увидит.
Для Дэлглиша и Эммы, сидевших позади Кейт, этот день ознаменовал начало новой жизни. Наверное, и для нее тоже будущее несет беспредельные новые возможности. И Кейт решительно повернулась лицом к востоку — к Лондону, к своей работе, а вертолет взлетел над белым нагромождением облаков в пронизанный солнечными лучами воздух.