Маяковский без глянца
Шрифт:
Елена Владимировна Семенова:
Ольга Владимировна была другим человеком. Она, на мой взгляд, лучше знала и понимала Маяковского и как человека, и как поэта. Сама она была талантлива, тоньше Людмилы Владимировны, если можно сказать, не так прямолинейна и догматична. С Ольгой Владимировной мне было и интереснее, и приятнее говорить о Маяковском-поэте. Она отлично читала его стихи. В действия Людмилы Владимировны не вмешивалась. Я помню, когда она была уже не очень здорова, Людмила Владимировна уехала выступать с воспоминаниями. Я спросила: «А вы, Оля?» Она неопределенно махнула рукой: «Этим Люда занимается». Чувствовалось, что она далеко не во всем с сестрой согласна. Уже тяжело
Лили Юрьевна Брик
Василий Васильевич Катанян:
Лиля отличалась норовом, самостоятельностью. Еще в гимназии она не захотела быть «как все»: схватила ножницы и отрезала себе косы – к ужасу родителей. (А в старости наоборот – в 85 лет заплетала косу – к восторгу почитателей!) Наверно, это был еще не осознанный отказ смешаться с толпой, подсознательное неприятие стереотипа. <…>
Лилю учили играть то на рояле, то на скрипке, потом купили мандолину… Папа однажды спросил ее: «Что тебе купить еще?» – «Барабан!» – с вызовом ответила Лиля. <…> Лиля все бросала – сначала училась на математических курсах, потом уехала в Мюнхен заниматься скульптурой, однако не доучилась, выйдя замуж.
Александра Александровна Доринская (1896–1978), балерина, знакомая Л. Брик:
Среднего роста, тоненькая, хрупкая, она являлась олицетворением женственности. Причесанная гладко, на прямой пробор, с косой, закрученной низко на затылке, блестевшей естественным золотом своих воспетых в («Флейте-позвоночнике». – Сост.) «рыжих» волос. Ее глаза действительно «вырылись ямами двух могил» – большие, были карими и добрыми; довольно крупный рот, красиво очерченный и ярко накрашенный, открывал при улыбке ровные приятные зубы. Бледные, узкие, типично женские руки, с одним только обручальным кольцом на пальце, и маленькие изящные ножки, одетые с тонким вкусом, как, впрочем, и вся она, в умелом сочетании требований моды с индивидуальностью подхода к ней. Дефектом внешности Лили Юрьевны можно было бы посчитать несколько крупную голову и тяжеловатую нижнюю часть лица, но, может быть, это имело свою особую прелесть в ее внешности, очень далекой от классической красоты.
Виктор Борисович Шкловский:
У нее карие глаза. Она большеголовая, красивая, рыжая, легкая, хочет быть танцовщицей.
Николай Николаевич Пунин (1888–1953), поэт, искусствовед, художественный критик. Сотрудник журнала «Аполлон». Муж А. Ахматовой (1924–1938). Из дневника:
20 мая 1920 г. Зрачки ее переходят в ресницы и темнеют от волнения; у нее торжественные глаза; есть наглое и сладкое в ее лице, с накрашенными губами и темными веками. <…> Муж оставил на ней сухую самоуверенность, Маяковский забитость, но эта «самая обаятельная женщина» много знает о человеческой любви и любви чувственной.
Мери Александровна Талова:
Лили Юрьевну я запомнила такой, какой ее увидела в первый раз. Рыжая шевелюра, рыжее платье, на руках рыжий котенок. Что ни день, она меняла наряды. Подол ее платья никогда не был горизонтальным, а либо с фестонами, либо один бок нарочно длиннее другого, либо юбка с хвостом.
Виктор Борисович Шкловский:
Л. Брик любит вещи, серьги в виде золотых мух и старые русские серьги, у нее жемчужный жгут, и она полна прекрасной чепухой, очень старой и очень человечеству знакомой. Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно. Так описывал женщину Шекспир.
Галина Дмитриевна Катанян:
Когда
Она сложный, противоречивый и, когда захочет, обаятельный человек. В чем-то она вровень с Маяковским: я не слыхала от нее ни одного банального слова, и с ней всегда было интересно. Она очень щедрый и широкий человек. У нее безукоризненный вкус в искусстве, всегда свое собственное, самостоятельное, ни у кого не вычитанное мнение обо всем, необычайное чутье на все новое и талантливое. Недаром даже <…> в ее 80 с лишним лет, к ней приносят на суд свои стихи такие поэты, как Слуцкий, Вознесенский. Она безошибочно угадала в молодой дебютантке великую балерину Плисецкую и стала одной из верных ее поклонниц. С первых же слов поняла она феномен Параджанова. В ее доме всегда бывают талантливые, остроумные люди самых разных профессий.
Ум у нее ироничный и скептический. Очень мало кого из людей она уважает.
Василий Васильевич Катанян:
Вообще, в ней все было неоднозначно. И ее образ никак не укладывался ни в какие конструкции. Ратовала за «Моссельпром»? Да, но с удовольствием покупала и там, и у богатых нэпманов. С восторгом относилась к рекламе «Резинотреста», но предпочитала носить обувь от Bally. <…> Она не была прямолинейна. Окна РОСТА и Третьяковская галерея. Коллажи Варвары Степановой и – Эль Греко. Томик Маяковского переплетался ею в шевро с золотым тиснением, и она же восторгалась книгой, отпечатанной по бедности на клочках обоев. Не это ли называется «единством противоположностей»? Критерий был один – талант. Она даже закрывала глаза на некоторые неблаговидные поступки, для нее личное поведение талантливого человека было на втором месте. Правда, если это не касалось важных, принципиальных идей.
Галина Дмитриевна Катанян:
Мне было двадцать три года, когда я увидела ее впервые. Ей – тридцать девять.
В этот день у нее был такой тик, что она держала во рту костяную ложечку, чтобы не стучали зубы. Первое впечатление – очень эксцентрична и в то же время очень «дама», холеная, изысканная и – боже мой! – да она ведь некрасива! Слишком большая голова, сутулая спина и этот ужасный тик…
Но уже через секунду я не помнила об этом. Она улыбнулась мне, и все лицо как бы вспыхнуло этой улыбкой, осветилось изнутри. Я увидела прелестный рот с крупными миндалевидными зубами, сияющие, теплые, ореховые глаза. Изящной формы руки, маленькие ножки. Вся какая-то золотистая и бело-розовая.
В ней была «прелесть, привязывающая с первого раза», как писал Лев Толстой о ком-то в одном из своих писем.
Если она хотела пленить кого-нибудь, она достигала этого очень легко. А нравиться она хотела всем – молодым, старым, женщинам, детям… Это было у нее в крови.
И нравилась.
Лили Юрьевна Брик:
Стоило мне приветливо поговорить с мужчиной или, наоборот, отринуть его, как тут же появлялось сочинение на тему «Лиля Брик и NN» и шло по городу, обрастая подробностями.
Василий Васильевич Катанян:
Лили Юрьевна была замужем четыре раза. И каждое замужество всегда вызывало шок и у ее родных, и у родственников мужей. Когда ЛЮ рассталась с Бриком и сошлась с Маяковским, родные Владимира Владимировича тяжело переживали ситуацию, которую не в состоянии были ни понять, ни принять. Но время сделало свое дело – семейные отношения наладились и, в общем, продолжались еще лет десять после смерти поэта. Затем его мать и сестры отринули от себя Лилю Юрьевну. А старшая сестра Людмила Владимировна до конца своих дней была злейшим ее врагом.