Майор 'Вихрь'

Семенов Юлиан

Вихрь глянул вправо - там разворачивался грузовик с крытым зеленым кузовом: из него черными комьями вываливались полицейские.

Мелькание в глазах вдруг сменилось замедленным видением - как в предсмертный, последний час. "Парикмахерская" - проплыли перед глазами буквы чуть подальше парадного входа гостиницы "Варшавской".

Каким-то последним, холодным, отчаянным разумом Вихрь толкнул дверь; остро дзинькнул звонок. Парикмахер, побледнев, шагнул навстречу.

Мгновение Вихрь стоял на пороге, а потом сказал:

– Я бежал из гестапо. Это ищут меня.

У ПАЛЕКА

Седой привел Аню в старую баню. Здесь пахло дубовыми бочками, пенькой

и каким-то особым, далеким, но знакомым Ане рыбацким запахом: то ли дегтем, то ли прошлогодней вяленой рыбой. Этот запах, знакомый Ане по тайге, вдруг успокоил ее: так бывало в зимовьях, где отец останавливался, если шел белковать на сезон.

– Сядь, девка, - сказал Седой и, достав большой клетчатый платок, вытер лицо.
– Сядь, - повторил он, засветив огарок тоненькой церковной свечки.

Аня огляделась и вздрогнула: у стены сидели женщина, парень в крагах и девушка, которая ехала следом за ней с Мухой на велосипеде, когда они шли в лес.

– Сядь, - повторил Седой еще раз, - сядь и отдохни. Здесь твои друзья, если ты - та девка, которая должна была прилететь с рацией.

– О чем вы говорите?
– пожала плечами Аня.
– Вы меня путаете с кем-то.

– Ладно, - сказал Седой, - хорошо. Ты этих людей не знаешь, они знают тебя.

– Где Андрий?

– Твой Андрий у немцев.

Аня поднялась и прижала руки к груди:

– Что?!

– То самое, - подтвердил Седой.

– Его арестовали?

– Нет. Он им служит.

Аня усмехнулась:

– Что-то я не понимаю, о чем вы говорите. Вы меня путаете, честное слово. Я тетю ищу. Тетю с Курска, понимаете?

– Перестань. Мы не шутим, - сказал Седой, - мы твои друзья. Мы ждали вас, нам говорил про вас Андрий, когда прилетел. Это дом Палека, это ваша явка. Мы друзья тебе, друзья, пойми.

– Вы меня с кем-то путаете, честное слово, - засмеялась Аня, - мне жить негде, я тетю ищу, Андрий меня и приютил.

– Не болтай ерунды. Ты и остальные члены вашей группы должны были прийти в дом к Станиславу Палеку, что на Грушовой улице, и передать ему привет от его сына Игнация, полковника Войска Польского.

– Я его сын, - сказал парень в крагах.
– Сын Игнация, внук Станислава. Ты у нас в доме.

Аня оглядела всех людей, собравшихся сейчас в этой маленькой баньке.

"Бросьте вы говорить про физиогномику, - вспомнила она слова капитана Высоковского.
– Иной раз мотаешь типа - ангел с физии, а все равно убежден, что перед тобой - вражина, сердце говорит..." Аня тогда засмеялась и спросила красивого капитана: "А сердце ваше говорит после того, как глаза посмотрели в глаза, не так ли?" "Нет, - ответил Высоковский, - в донесения. Они точнее глаз и сердца. Настоящую историю общества напишут через много лет, и это будет самая точная история, потому что наши архивы, досье на ангелов и чертей, счета им - и чертям и ангелам - на машины, особняки и лекарства станут открытыми. И люди не будут гадать, разглядывая рисованные или фотографические портреты, хорош он был или плох. Они будут знать всю правду: и про негодяев с чистыми глазами святых, и про героев с хамскими лицами и косноязычной речью".

– Я не верю вам, - сказала Аня, - вы знаете все, но я вам не верю. Он не мог быть предателем!

– Он мог им не быть, - ответил Седой, - он им стал.

– Он не мог им стать!

– Почему?

– Потому, что он наш!

– А мы чьи?
– спросил парень в крагах.
– Нас ты считаешь чьими?

Седой сказал:

– Надо срочно связаться с

вашим Центром: как поступать с Андрием? Брать его живым или убирать здесь же, пока он больших бед не натворил?

"Неужели я не верю этим людям только потому, что они плохо говорят по-русски, а Муха - наш парень?
– думала Аня, отстраненно прислушиваясь к тому, что ей говорил то Седой, то сын полковника Игнация, внук Палека. Если это так, тогда ужасно. Тогда надо записываться в союз Михаила-архангела. Муха был все время на связи с Бородиным. Ему верили в Центре. Нас посылали к нему. Но ведь нас к нему послали потому именно, что он передал о своих связях с польским подпольем. Фамилию Палек я знаю, тут они говорят правду. Про Палека знали Муха, Вихрь, Коля и я. А если радиоперехват? Если все это сейчас разыгрывают статисты из гестапо?"

– Запомни: промедление - преступно, - закончил Седой, - особенно сейчас.

– Я у вас, - сказала Аня, - я в ваших руках. Можете делать со мной все, что угодно. Я вам не верю! Понимаете?! Не верю!

ВЕЧЕР И НОЧЬ

Не предупреди Берг Муху, тот обязательно отправился бы в гестапо сказать о радистке, которая живет у него. Но полковник - после вызова агента на очную ставку с Вихрем - просил Муху все дела вести только с ним одним, сказав, что теперь по указанию руководства он один будет курировать группу, которая выходит на связь с Мухой.

– Мои друзья из гестапо, - говорил Берг, - сейчас заняты другими вопросами, так что вам я запрещаю беспокоить их. Ясно?

– Ясно, - ответил Муха, - только они могут обидеться...

– Мы не дети и не ревнивые жены, - ответил Берг, - мы не обижаемся; мы убираем тех, кто нам мешает, и поднимаем тех, кто оказывает дружескую помощь. Но обижаться... Это не занятие для разведчиков.

– Ваши люди будут держать мою явку под наблюдением?
– спросил Муха.

– Зачем?
– удивился Берг.
– Я надеюсь, к вам пришлют не первоклассников, а опытных людей. Хвост всегда заметят опытные люди, как бы точно мы ни организовали слежку. Или вы что-то напортачили? Ничего не брякнули девице?

– Что вы... Мы с ней подружились.

– Она не засомневалась?

– С чего?

– Ну и слава богу. А когда подойдут остальные, тогда мы с вами вообще будет видеться раз в месяц - где-нибудь в ресторане, на людях, чтоб ни у кого не было никаких подозрений: беседует себе молодой парень со старым польским учителем.

Берг рассказал Мухе план завтрашнего дня. В девять утра через центральную площадь Рыбны, мимо костела, пойдет старая машина с несколькими пассажирами в кузове. Муха должен будет поднять руку. Шофер притормозит и попросит десять оккупационных марок с двоих. Муха уплатит восемь - после торговли. С этой машиной они доедут по шоссе до того места, где приземлилась Аня. Когда они выкопают рацию, вечером по шоссе тоже пройдет машина, и шофер подбросит их до Рыбны.

Берг дал Мухе денег и позвонил в казино, чтобы его пропустили туда. Муха много пил, не пьянел, присматривался к проституткам и улыбался осторожной улыбкой, когда к нему обращались по-немецки официантки.

"К черту, - все время вертелось у него в голове, - все к черту, к дьяволу, к бесовой матери. К черту, к черту".

Он не мог бы объяснить себе, кого посылал к черту. Просто он отгонял от себя этим бесконечным, хмельным одиноким "к черту, к черту" то непонятное и тяжелое, ворочавшееся в нем - особенно по утрам, после похмелья, или когда Седой приносил сало, чтобы подкормить его, или когда Аня тихо сказала ему, что нельзя жить начерно.