Майская свадьба

Роксана Гедеон

Кантэн встрепенулся:

–– Да. Как ни странно, именно за это. Парижский парламент принял такое постановление, а король его подписал.

–– Но ведь это несправедливо, – сказала я. – За долги одного человека разрушить Орден? Это даже глупо.

Кантэн покачал головой:

–– Нет. Очевидно, не глупо.

–– Ты хочешь сказать, кому-то это нужно было?

–– Кому нужно? – горячо воскликнул Кантэн. – Да хотя бы тем ростовщикам, что опутали моего покровителя. Я убежден, что они сделали это нарочно. И остались в выигрыше, потому что прибрали к рукам все, что принадлежало

в Новом Свете Ордену Иисуса.

Я вспомнила красавца, которого повстречала в Сен-Пьере. Рене Клавьер – кажется, так он представился? Он назвал себя простым торговцем, но выглядел увереннее, чем любой принц крови. Мне захотелось спросить у Кантэна, не знает ли он, что означает то украшение, которое я заметила у этого человека с тыльной стороны камзола, но потом передумала. Было уже три часа пополудни. Надо было возвращаться домой и выслушать новости от мадемуазель Дюран.

Новости, впрочем, она принесла неутешительные. Во-первых, во время своего путешествия она угодила в какую-то яму и вывихнула ногу; во-вторых, врач не обещал, что приедет, потому что ему на руки свалился влиятельный пациент: сам комендант форта слег в постель с внезапной болезнью почек.

–– Остается только одно средство, – сказала мадемуазель Дюран, – вы должны сами отправиться в Фор-де-Франс и остаться в крепости до родов. Вам подготовят хорошую комнату.

–– Но там же, наверное, ужасно беспокойно? Эти солдаты…

–– Вряд ли они побеспокоят вас. Форт велик, и для вас удастся найти тихое местечко. – Помолчав, она веско добавила: – Лучше всего ехать прямо сейчас. Дорога неблизкая. Сегодня мы доберемся до Сен-Пьера и там заночуем, а завтра проделаем вторую половину пути.

Я была растеряна. В мои планы не входило вот так сразу покинуть усадьбу Шароле. Да и Маргарита отсутствовала: как на грех, отправилась за покупками в Гран-Ривьер… и это я сама ее послала туда, потому что мне страх как захотелось рыбы.

–– Маргариты нет, – сказала я в раздумьях. – Да и кто повезет меня? Ничего ведь не готово.

–– Я умею управлять повозкой. А Маргарита прибудет туда сразу, как только сможет.

Поколебавшись немного, я согласилась с ней. Конечно, находиться столь долгое время в обществе мадемуазель Дюран не казалось мне заманчивым, но остаться накануне родов вообще без врачебной помощи страшило больше. Я наспех собрала самые необходимые вещи и полчаса спустя уже ехала в повозке по направлению к столице острова.

4

Дорога шла вниз, теряясь среди тропических рощ. Листья манговых деревьев, усыпанные в это время года крупными пахучими плодами, омытые многочисленными ливнями, умиротворяюще шелестели над головой. По сиреневой дымке, окутавшей раскидистые кроны, было ясно, что приближается ночь. Вечера на Мартинике как такового не было, и ночь не наступала, а просто падала на землю, мгновенно погружала природу в сладостную дымку сна.

Я сидела молча, предаваясь приятным мечтам. У меня будет ребенок, и будет очень скоро… Страшно, конечно, немного, но я согласна поволноваться и потерпеть. Через несколько дней я снова стану стройной и красивой,

моя походка приобретет прежнюю легкость, а фигура – грациозность и изящество. Может быть, в меня кто-нибудь влюбится, и я влюблюсь в него…

Меня клонило в сон, но мадемуазель Дюран не давала мне забыться. По какой-то причине она подробно рассказывала мне о своем прошлом, в частности – о том, как ей довелось служить сиделкой у смертного одра Вольтера, и о том, что ни за какие сокровища мира она больше не согласится присматривать за безбожником. Агония Вольтера будто бы была ужасна. Его крики разносились по всему кварталу; в предсмертном ужасе он хватал за горло своего врача и обещал ему половину состояния, если тот продлит ему жизнь хотя бы на полгода, чтобы дать ему возможность исправиться, – иначе его ждет ад, кромешный ад! Когда же до его сведения довели, что продлить жизнь никак невозможно, Вольтер решил отказаться от Причастия, чтобы, дескать, не наживать себе в аду еще одного врага – дьявола.

Я слушала это вполуха, потому что Вольтер был мне сейчас безразличен, но когда она в третий раз повторила, как важно для меня быть послушной дочерью своего отца и загладить грехи, которые я перед ним совершила, я решила отреагировать.

–– К чему вы ведете такие речи, мадемуазель Дюран? Кто возложил на вас обязанность поучать меня?

– На меня возложено много обязанностей, мадемуазель де Тальмон, – отвечала она, – о некоторых из них вы даже не знаете.

– Какие же это обязанности? – все еще беспечно поинтересовалась я.

– По уходу за вами.

– А точнее?

Она обернулась ко мне, воинственно расправив плечи.

– Я должна буду позаботиться о вашем ребенке, если вам угодно точнее.

– Вы? – Я улыбнулась, но щемящая тревога уже завладела мной, и я невольно прижала руки к животу. – Каким же образом?

– Ваш отец поручил мне пристроить его в подходящую семью.

Мне показалось, что эта странная дама лишилась рассудка. Она несет какой-то вздор. Или, может быть, я неправильно ее поняла?

– Что значит «пристроить»?

– На воспитание.

– Вы, наверное, сошли с ума, – сказала я. – Мой ребенок не сирота, и только я буду его воспитывать.

– Это совсем не так, мадемуазель де Тальмон. Вы вернетесь в Париж.

– А он? Ребенок?

– Он останется здесь.

– Не понимаю, как это может быть.

– Ваш ребенок останется на Мартинике. Ваш отец не допускает даже мысли, что вы вернетесь во Францию с незаконнорожденным ребенком на руках.

– Вы… вы хотите сказать, что разлучите нас?

– С того мгновения, как он родится. Ваш отец дал мне предписания, которые не допускают двойных толкований. Есть даже семья, готовая принять ваше дитя на воспитание.

У меня во рту все пересохло. Я вздрогнула, пытаясь осмыслить то, что услышала.

– По какому праву? – воскликнула я. – Вы не посмеете прикоснуться к моему ребенку!

– Если вы будете упрямиться, то…

– Что «то»?

– Мне поручено просить помощи или у Воклера, или у солдат в форте.

– Ах вот как! – прошептала я в ужасе. – Так вот почему вы везете меня туда!