Маздак
Шрифт:
Сошелся Авраам и с маленьким горячим иудеем Аббой. А тенью Аббы был Лев–Разумник, вместилище неизреченной глупости. Звали его Махой, и только за тупость получил он свое прозвище. И еще среди иудеев звался он «тысячником». По преданию, когда господь бог создал свой народ избранный, то велел пройти ему перед собой. У девятисот девяноста девяти евреев отбирал бог глупость и всю ее без остатка отдавал тысячному
В первое же знакомство Лев–Разумник крепко взялся за шнуровку куртки Авраама, приблизил к самому его лицу свои выкаченные глаза и принялся объяснять смысл правды Маздака. Маленького Аббу передернуло,
Абба беспощадно определял требования к своей общине. Раздача среди неимущих всего того, что на складах у торгующих, раздел земли и воды, а также рабов…
— Вы посмотрите на нашего Хисду бен Арика! — гневно говорил он. — У него земли — другого конца не увидишь. И вся эта земля вдоль канала: пить ему можно с утра до вечера, уж поверьте мне. И двадцать рабов варят у него черное вавилонское пиво, которое продают на всех базарах до самого моря. На одном этом он зарабатывает тысячи. А с бедняков евреев, которым сдает землю, сдирает половину выращенного. Или Иошуа бен Гуна, виноторговец. Кроме вина он отправляет в Карку ежегодно по десять тайяров изюма. А что делать тому, кто сажает и поливает виноградную лозу? И лучше ли поступают торгующие, такие, как мой высокий дядя?!..
Авраам был у маленького Аббы. Тут они свободно ходили друг к другу: христиане, иудеи, огнепоклонники.
— Ты не знаешь, что такое наши евреи, — сказал Абба по дороге с раздражением и как будто стесняясь. — Эта мелочная иудейская спесь, вечная грызня о достойном месте в синагоге, глубокомысленные споры по какой–нибудь букве в книге. О, эта тупая вера в книгу! Если в книге написано, что дождь, то пусть камни плавятся от солнца — еврей закутается в плащ. И самое страшное, что ему будет хорошо. Силой воображения он выживет…
На царской половине Ктесифона стоял дом экзиларха. Там же был и дом епископа мар Акакия, к которому приходил Авраам сразу по приезде из Нисибина. И церковь с синагогой стояли напротив. Говорили, что спор издавна шел между ними, чья крыша выше, а гонитель христиан и иудеев — вазирг Михр–Нарсе хорошо пополнил когда–то свою и царскую казну. За каждый разрешенный вверх ряд кирпича он брал с той и другой общины столько же серебра по весу, пока раввин с епископом сами не договорились оставить соревнование…
В передней половине огромного дома экзиларха все крылось хорасанскими и согдийскими коврами, сияло арийской бронзой. Сзади было проще: один большой столовый зал и длинный дубовый стол на добрых полторы сотни человек. Такой же струганый стол для единоверцев сотрапезников видел Авраам и у епископа.
На Аббу в доме смотрели ласково, а он покрикивал на всех. Даже своим братом Вениамином помыкал, и тот послушно все исполнял. Широколицего крепкого Вениамина Авраам встречал на торговом дворе у своего родственника Авеля бар–Хенанишо, который водил караваны и имел общее дело с экзилархом…
К Аврааму в доме экзиларха сразу подсел худой разговорчивый старик в потертой ермолке. Он тут же сообщил, что Абба не просто какой–нибудь там Абба, хоть он царский диперан и такой ученый человек.
Тут старик посмотрел на диперанскую куртку Авраама и сам себе закрыл ладонью рот. Но слова прорвались и опять потекли, потому что молчать старик просто не мог, и руки его летали, как взбудораженные ночные птицы при свете дня… Рав–Кагана был экзиларх, потом мар Гуна, брат его. А после него стал экзилархом евреев Эраншахра другой Рав–Гуна, сын Рав–Каганы по закону, ибо был от прямого ствола Давида. А жена Рав–Гуны была дочерью главы академии в Вавилоне — ученейшего Рав–Ханины. Понимаете?..
Авраам поспешно кивнул головой.
…Только однажды пошел судья экзиларха в Вавилон, чтобы устроить чтение по спорным вопросам талмуда, но не допустил его Рав–Ханина. И вызвал тогда экзиларх этого Рав–Ханину в Махозу, как называют евреи Ктесифон, и велел стоять ему день и ночь у Западных ворот. Приказал экзиларх, и вырвали все волосы бороды его; и приказал не давать ему пристанища. Пошел Рав–Ханина, сел в большой синагоге Махозы и плакал; наполнилась чаша слезами, и выпил он ее. И в тот же час случилась смерть в доме экзиларха: все умерли в одну ночь. Остался только вот этот самый Абба в чреве матери его. Понимаете?..
Опять пришлось кивнуть.
…И уснул тогда в синагоге Рав–Ханина, глава академии, и увидел он во сне, что зашел в сад кедровый, взял топор и срубил все кедры, которые были в нем. Остался лишь один кедр маленький под землей. И поднял он топор, чтобы срубить его, как вдруг появился красный старец и сказал ему в гневе: «Я — Давид, царь Израиля, и этот сад — мой сад. Ты, что надо тебе было в нем, зачем срубил ты его?» Ударил его старец, и повернулось его лицо назад. Проснулся академик Рав–Ханина и видит свою спину. Спросил он тогда своих ученых Рав–Сама и Рав–Исаака: «Остался ли из дома Давидова хоть один?» Ответили ему: «Не остался из них ни один, кроме дочери твоей, которая беременна». Пошел Рав–Ханина и стерег у дверей ее в дождь и солнце, пока родила она мальчика…
— А Вениамин? — не удержался Авраам.
— От ветки лишь, а не от ствола Вениамин! — отмахнулся старик. — Так вот, как родила она, выпрямилось лицо Рав–Ханины. А экзилархом, когда вымер дом Давидов, стал Рав–Пахда, зять покойного Рав–Гуны, давший много денег царю царей и вазиргу персов. Только ненадолго: божья муха влетела ему в ноздрю — опух и умер. И стал тогда законным экзилархом мар Зутра, брат покойного Рав–Гуны, и Аббу малолетнего взял в дом свой от Рав–Ханины, из Вавилона…
— Так он тоже из дома Давидова — экзиларх мар Зутра? — заинтересовался Авраам.
— Да, но лишь от ветки, — пояснил старик. — И всем, кто из дома Давидова, показывается в какой–то день столб огненный, и они могут идти с ним на врагов, обращая в пепел…
Авраам заглянул в глаза старика. Они восторженно сияли, и не было силы, которая могла бы убить этот безумный блеск. Уходивший зачем–то Абба еле смог оторвать его от Авраама.
— Про столб говорил? — спросил Абба.
— Говорил…
— Ну, вот видишь!..
Абба опустил черную курчавую голову. Аврааму стало жаль друга, и он положил на его руку свою. Так они сидели долго…