Мазепа
Шрифт:
С этими словами Москаленко добыл ключ из сумы, вложил в замок, повернул, и дверь со скрипом отворилась. Жадная грабежа толпа с воплями бросилась стремглав в двери… и вдруг, как будто встретив под ногами пропасть, быстро подалась назад, толкая стоящих позади. Водворилась тишина. На всех лицах изображался ужас… Некоторые казаки закрыли лицо руками, другие крестились.
– Пустите меня! – сказал Огневик. Толпа раздалась, и он вошел в дверь.
Если б сердце его пробили раскаленным железом, если б кровь его превратилась в пожирающее пламя, он не ощущал бы больших мучений, какие произвело в нем зрелище, открывшееся
Несколько минут Огневик стоял неподвижно, как оглушенный громом. Страшно было взглянуть на него! Лицо его покрылось сперва смертною бледностью, взор померк, он задрожал, и вдруг глаза его налились кровью, щеки запылали, из груди излетел глухой стон, и он бросился на труп, схватил его в объятия и стремглав побежал из комнаты. Никто не смел остановить его. Выбежав на двор, с драгоценною ношею, он закричал:
– Коня! моего коня!
Казак подвел ему коня. Огневик завернул труп в свой кобеняк, перевалил его чрез седло, вскочил на коня и понесся из замка во всю конскую прыть.
ГЛАВА XVI
…Нет! в твой век
Уж не бунтует кровь: она покорна
Рассудка воле; виден ли ж рассудок
В такой замене? Ты имеешь смысл -
Имея мысли – но он спит сном мертвым.
Здесь и безумство истину бы зрело,
И никогда не меркнул столь разум,
Чтоб в выборе подобном заблужденью
Причастным быть мог. О! какой же демон
Тебя так злобно, дивно ослепил?
Шекспиров Гамлет
Восемь человек казаков ехали верхом по лесу, без дороги, наудачу, с трудом пробираясь между деревьями. Двое из них были изранены и едва держались на лошади. Усталые кони чуть передвигали ноги. Поднявшись на кургане, один из казаков завидел вдали воду.
– Ура, братцы! Мы спасены! – закричал он громко. – Река, река!
Казаки перекрестились.
– Река доведет нас непременно до какого-нибудь села, – сказал один из казаков, – а как солнце еще высоко, то, может быть, мы попадем на ночлег в живое место.
– А если село занято шведами или изменниками запорожцами? – возразил другой казак.
– Ну так мы поедем в другое село, – примолвил первый казак. – Важное дело в том, чтоб попасть на дорогу к жилым местам и выбиться из этого проклятого леса, а ведь река – та же дорога. Это, верно, Сула, потому что как мы бросились в лес, то Ромны оставались у нас направо, а мы ехали все прямо.
– Дай-то Бог, чтоб это была Сула!
Это было в начале весны 1709 года. Вода в реке поднялась высоко и ускоряла ее течение. Нельзя было помышлять о переправе, а потому казаки, утолив жажду, отдохнув и напоив коней, поехали вдоль берега, по течению реки. Солнце уже начинало садиться, но казаки не нашли еще ни дороги, ни даже стези. Они уже намеревались провесть ночь в лесу, как вдруг, вдали на берегу реки, показался дым. С радостию поспешили казаки в то место.
Выбравшись на поляну, они увидели, что дым выходил из землянки,
– Так! я не ошибаюсь! Это Богдан! Это наш Огневик!.. Отшельник поднял глаза, потом опустил голову на грудь, как будто припоминая что-нибудь, и наконец протянув руку к начальнику казаков, сказал:
– Здравствуй, Москаленко! Я не думал увидеться с тобою в здешней жизни. Какими судьбами занесло тебя в эту пустыню?
– Я тебе расскажу это после, – отвечал Москаленко, соскочив с лошади и бросившись обнимать Огневика. – Слава Богу, что я нашел тебя! – примолвил Москаленко. – У меня есть для тебя добрые вести!
– Я не жду и не надеюсь добрых вестей в здешнем мире, – отвечал Огневик. – Я умер для света!..
– Пустое, брат! – возразил Москаленко. – Ты волен отказаться от света во всякую пору, но не можешь отказаться от отечества, когда оно в опасности, когда чужеплеменник раздирает и язвит его железом и пламенем, когда угрожает ему рабством… Огневик! Отечество – вот первая святыня, драгоценнее души и жизни, а наша святая Русь теперь в опасности, наша Русь призывает сынов своих к оружию… Нет, Богдан! Бог и царь, вера и закон повелевают тебе возвратиться под знамена нашего прежнего военачальника, нашего батьки, старика Палея…
– Как! Палей жив, Палей возвращен!.. Слава Богу! Теперь я умру спокойно!.. – воскликнул Огневик.
– Так, Палей снова на коне, Палей в прежней славе! Но и Палей, и все наши удальцы то и дело что вспоминают о тебе… Я тебе расскажу обо всем подробнее, только, ради Бога, накорми нас и призри моих раненых… Но я от радости и позабыл о хозяине… Благослови, святой отец! – Москаленко подошел к старику схимнику и поцеловал его руку. Старец осенил его крестом.
– Милости просим! – сказал Огневик. – Но вы у нас ничего не найдете, разве немного рыбы и муки…
– Чего же более! – вскричал один из казаков. – Коли есть мука, так будут галушки. Без того нам пришлось бы глодать кору или жевать мох в этом проклятом лесу…
Казаки слезли с коней, привязали их к деревьям и стали разводить огонь и делать для себя шалаш. Схимник пригласил раненых и Москаленку в свою землянку, сам перевязал раны страждущих и отдал Москаленке весь запас свой, мешок муки и лукошко сушеной рыбы. В землянке подложили дров на очаге и один из казаков стал варить пищу, между тем как другие искали корму для коней. Тщетно Москаленко старался возбудить любопытство в Огневике и заставить его самого рассказать свои приключения, со времени взятия Бахмача. Огневик не расспрашивал его ни о войне, ни о старых товарищах и не хотел отвечать на вопросы. Он был угрюм и грустен, сидел на обломке дерева, потупя глаза, и, казалось, не замечал происходящего вокруг него. Вопросы Москаленка как будто тревожили его. Казалось, что Огневик в уединении своем отвык от человеческих речей. Когда поставили ужин и казаки собрались в землянку, Огневик вышел и углубился в лес.