Мажор
Шрифт:
Синенький: Вы знаете как, товарищ Воргунов? Если Жучок будет нападать, вы правым бортом, а если Алексей Степанович — левым бортом.
Воргунов: А вы меня тут нечаянно не взорвете? Подводная лодка, знаете, опасная вещь…
Синенький: Ого! Вот вы сегодня увидите: будет атака подводных лодок — прямо в воздух.
Крейцер: У вас такие серьезные планы, подводные лодки?
Романченко: Даже самим немного страшно.
Блюм: А почему вы говорите «подводные
Синенький(улыбается): Так это мы для непонимающих, для разных сухопутных.
К этому времени в кабинете собрались все пять командиров, человек пятнадцать-двадцать старших коммунаров. Не нашедшие места на диване стоят у дверей. «Подлодки», разместившиеся было на диване, уступая места старшим и взрослым, постепенно опускаются на ковер, окружая большой диван со всех сторон. Прежде всего им пришлось уступить место на большом диване Крейцеру, потом Трояну; Торская и Вальченко устроились у стола Захарова, недалеко от них Блюм. Дмитриевский и Григорьев держатся особняком в самом дальнем углу. В кабинете стало тесно.
Жученко: Ну, довольно.
Пауза.
Жученко: Первый!
Клюкин: Есть!
Жученко: Второй!
Зырянский: Есть, второй.
Жученко: Третий!
Донченко: Есть.
Жученко: Четвертый!
Забегай: Четвертый непобедимый есть.
Жученко: Пятый!
Собченко: Пятый на месте.
Жученко: Голосуют командиры, члены бюро, начальник коммуны и товарищ Крейцер, а также главный инженер. Могут присутствовать и брать слово все коммунары, но предупреждаю, в особенности компанию подводных лодок, что при малейшем, знаете (улыбнулся), выставлю беспощадно.
Синенький(шепчет Воргунову): Видите, видите, какая политика?
Жученко: Объявляю заседание совета командиров открытым. Слово члену бюро комсомола товарищу Ночевной.
Ночевная: Все уже знают, в чем дело. Я коротко. Положение на заводе неважное. Проектный выпуск — пятьдесят машинок, а мы сегодня еле-еле собрали тридцать пять…
Романченко: Тридцать шесть.
Жученко: Федька…
Романченко(Воргунову и Крейцеру): Видите, какая справедливость. Ведь на самом же деле тридцать шесть. А она не знает, а берется доклад делать.
Жученко: Федька, оставь разговоры.
Воргунов: Они нас взорвут, эти подлодки.
Ночевная: Ну, хорошо, тридцать шесть.
Жученко: Кому слово?
Романченко: Мне! (Подскочил на ковре.)
Жученко: Ты подождешь.
Синенький: Вот видите?
Воргунов: Давай и в самом деле подождем.
Клюкин: Дай мне слово.
Жученко: Говори.
Клюкин: Я два слова. Надо решить вопрос о Григорьеве. Ленивый, неспособный и чужой для нас человек. Второе: надо, чтобы товарищ Дмитриевский объяснил, на чем основано его особое доверие к Григорьеву и особое недоверие к коммунарам?
Романченко: Это — да…
Григорьев: Мне можно?
Жученко: Говорите.
Григорьев: Я всю эту компанию понимаю. Коммунары любят, чтобы их хвалили, а я требую от них честной работы.
Общий смех.
Гедзь: Когда вы сами приходите на работу?
Романченко: А сколько раз вас товарищ Воргунов гонял?
Жученко: Федька, ну чего ты кричишь?
Григорьев: Криком и смехом не возьмете, товарищи коммунары. А воровство?
Пауза.
Григорьев: Почему же вы не смеетесь?
Пауза.
Григорьев: Если сейчас произвести обыск?
Забегай: А кто будет обыскивать?
Григорьев: Вот только жаль, что обыскивать некому…
Крейцер: Все воры, значит?
Григорьев: Я этого не говорю. Но вы предпочитаете о воровстве молчать.
Романченко: Чего молчать? Дай слово, Жучок.
Жученко: Подождешь.
Романченко: Так смотрите же, товарищ Григорьев: я не молчу, а поджидаю.
Жученко: Ты дождешься, пока я тебя выставлю. Видишь, товарищ Григорьев не кончил?
Григорьев: Я все-таки предлагаю обыск. Вчера у Белоконя пропали часы из кармана. За что страдает этот человек? Только повальный обыск.