Мажор
Шрифт:
Собченко: А сколько у нас воров?
Крейцер: Говорят, много.
Собченко: Если и есть у нас вор, то, может быть, один, ну, пускай — два. А больше нет. Скоро он все равно засыпется. Скоро ему совет командиров (показывает, как откручивают голову)… и кончено. Пойдем чай пить.
Крейцер: Что это такое? (Повторяет жест.)
Собченко: Это?.. Ну,
Крейцер(направляясь к выходу, обнимает Собченко за плечи): Ох, знаю, как вы нежно умеете разговаривать…
Захаров: Что же, товарищи, приглашают, пожалуйста.
Блюм: Они-таки умеют разговаривать…
Все вышли.
Вошла Ночевная и устало опустилась на диван. Входит Григорьев, закуривает.
Молчание.
Григорьев: Ваша фамилия — Ночевная?
Ночевная: Да.
Григорьев: Настя?
Ночевная: Настя. Почему вы знаете мое имя?
Григорьев: Я давно обратил на вас внимание, Настя.
Ночевная: Для чего это?
Григорьев: Не для чего, а почему?
Ночевная: Ну хорошо, почему?
Григорьев: У вас очень интересное лицо, вы красивая девушка, Настя.
Ночевная: Ох ты, лышенько!..
Григорьев: И я очень удивляюсь, товарищ Ночевная. Вам уже, наверное, семнадцать лет, у вас есть потребность и запросы, правда же? Будем говорить прямо: вас уже занимают вопросы любви?
Ночевная: Вопросы?
Григорьев: Подумайте: самая лучшая пора жизни. Неужели вам никто не нравится? Вы вот так и живете в этой коммуне? Вам не скучно?
Ночевная: Нам некогда, а вас разве занимают эти вопросы?
Григорьев: Ну, как вам сказать… все люди… Нет, в самом деле: вы убиваете лучшие годы…
Ночевная: Убиваю? Ну что ты скажешь!..
Григорьев: Убиваете. Надо оживлять свою жизнь. Надо искать людей, интересных людей. Почему вы никогда не зайдете ко мне?
Ночевная: К вам? Интересно. Дальше что?
Григорьев: Заходите вот вечером — сегодня-завтра. Я получил хорошую комнату в инженерном доме, знаете?
Ночевная: Так… дальше…
Григорьев: Попьем чайку, поговорим, у меня есть хорошие московские конфеты, журналы…
Ночевная: Вечерком?
Григорьев:
Ночевная: А дальше что?
Григорьев: Спасите мою душу, дальше там уже будет видно, познакомимся.
Входит Клюкин.
Клюкин: Где Жучок? Комсомольское кончилось.
Ночевная: Вася, ты знаешь, что предлагает товарищ Григорьев?
Клюкин: А что?
Григорьев: Товарищ Ночевная…
Ночевная: Ах, нельзя говорить? Нельзя говорить, Вася, секрет.
Клюкин: Интересно. (Вышел.)
Григорьев: Вы меня испугали, Настя.
Ночевная: Вы еще не так испугаетесь… Вот сегодня на совете командиров…
Григорьев: Спасите мою душу, товарищ Ночевная! Что же я такого сделал, пригласил… Чай…
Ночевная: Скажу все равно…
Григорьев: Товарищ…
Ночевная (в дверях): Вот и хорошо. Ничего плохого? Чего же вы испугались? Совет командиров разрешит мне пить у вас чай… с московскими конфетами… (Выбежала.)
Григорьев: Товарищ Ночевная… (спешит за ней, но наталкивается на Белоконя.) Черт… Ну, чего нужно… Чего лезешь?
Белоконь: Игорь Александрович…
Григорьев: Ну, что такое?
Белоконь: Вы говорили Георгию Александровичу… насчет этого… вот, что гвоздей накидали…
Григорьев: А пошел ты к черту, какое мое дело! Набросал, набросал…
Белоконь: Извините, Игорь Александрович, а только нехорошо это с вашей стороны… вызвали вы меня.
Григорьев: Тебе уезжать отсюда надо.
Белоконь: Это вы истинную правду сказали, что уезжать, потому я совсем не механик, одни неприятности. А только куда я поеду?
Григорьев: Куда хочешь.
Белоконь: Так не годится, Игорь Александрович. Как ваш папаша, так и вы сами много от меня имели помощи в делах ваших, а теперь на произвол течения жизни… так не годится…
Григорьев: Об этом приходи вечером поговорить.
Белоконь: Да вас вечером дома даже никогда и не пахнет.
Григорьев: Как у тебя часы пропали?
Белоконь: Да как пропали? Вытащили… Гедзь, наверное, вытащил.