Меч эльфов. Рыцарь из рода Других

Хеннен Бернхард

Люк почувствовал, что перед ним захлопнулась какая-то дверь. Она не говорила с ним об эльфах. Это обижало его. А он-то воображал, что она доверяет ему.

— Пожалуйста, Люк, ты должен помочь ему. Ты должен вылечить его! Он должен снова суметь летать. Он… — Она протянула свою окровавленную руку и хотела погладить птицу.

Люк схватил ее за руку.

— Он не узнает тебя.

— Нет! Этого не может быть. Он здесь из-за меня. Только из-за меня! Пожалуйста, ты должен вылечить его! Во имя нашей любви. Пожалуйста, Люк, сделай это.

— Но я…

— Люк, пожалуйста. Любовь не задает вопросов. Если ты действительно любишь меня, то просто сделаешь это. Я никогда ни о чем тебя

не просила. Теперь прошу. Ты ведь хотел быть моим рыцарем. Ты хотел помогать мне! Всегда… Пожалуйста, не задавай вопросов! Пожалуйста!

Она едва не плакала. Люк прижал ее к себе. Погладил раненую руку.

— Да, — только и сказал он. — Да, я вылечу его.

Она никогда еще не выглядела такой расстроенной.

— Я этого никогда не забуду. — Она склонилась над ящиком. — Позволь, мы сделаем это, Зимнеглаз. Ты два года уже в этой тюрьме, да? Два долгих года!

Птица смотрела на Гисхильду так, словно понимала ее. Ее глаза… Это не глаза птицы, озадаченно подумал Люк. Что же это за создание? Он не должен делать этого. У Лилианны должны быть свои причины держать этого канюка-курганника в плену! Но он не мог отказать Гисхильде в просьбе. Он не сможет стать для нее тем, кем хотел, если не сделает этого.

— Спокойно, Зимнеглаз, — Люк осторожно протянул руку. — Я помогу тебе. Спокойно! Ты снова сможешь летать.

— Нет! — Голос был резким, режущим, как удар плетью. Люк отпрянул. Какой-то обнаженный человек откинул в сторону брезентовый полог. — Ты не сможешь вылечить его. Ты его уничтожишь! Отойди от ящика!

От страха

Мишель повидала многое, но даже она не смогла игнорировать великолепие и красоту башенного зала. Она знала, что место это специально создано для того, чтобы потрясать воображение гостей. Посетитель должен был чувствовать себя маленьким и незначительным.

Если поглядеть сверху, очертания зала, в котором они находились, должны были напоминать замочную скважину. Круглая нижняя часть, собственно башня, насчитывала добрых пятнадцать шагов в диаметре. Зал, с которым она сливалась, был в длину все сорок шагов, а богато украшенный кессонный потолок поднимался над их головами на десять шагов. В бывшей башне стоял трон эрцрегента. Сидение из белого мрамора с нежными серыми прожилками, с которого вершил суд князь церкви, было простым, без вычурностей. Единственным атрибутом удобства была плоская красная подушка.

К трону вели пять ступеней. Этого было достаточно, чтобы сидящий всегда смотрел на просителей и жалобщиков сверху вниз.

По бокам трона размещались мраморные скульптуры, великолепные произведения искусства, совсем не похожие на обычные изображения святых. Казалось, изваяния миг назад двигались и вдруг застыли.

Воображение Мишель особенно поразила статуя святой Гильды. После кораблекрушения Гильда была выброшена на берег в языческих землях, и говорили, что ее красота, когда она вышла обнаженной из воды, так глубоко тронула сердца идолопоклонников, что они отреклись от ложных богов. И, глядя на мраморную статую святой, можно было понять язычников — настолько прекрасна она была. Безупречность камня, волосы, будто из золота. Одной рукой Гильда прикрывала свой срам. Голова слегка склонена. Некоторые говорили, что она была самым совершенным созданием Тьюреда. Тот, кто видел статую Гильды, был в этом полностью убежден. А ведь статуя была лишь одной из дюжины удивительных произведений искусства, находившихся в широком зале. Там были Сольферино, сражавшийся со львом, Мишель Сарти, первый рыцарь Тьюреда, или, например святая Урсулина верхом на своем медведе. На стенах висели картины, настолько реалистичные, что можно было подумать, будто через окна

видны прекрасные города и пейзажи. Астролябии из золота и слоновой кости с жемчугами изображали бег созвездий по небу. На конторках лежали ценные манускрипты. Здесь были собраны лучшие достижения культуры. И Мишель, которая только и умела, что сражаться на мечах, растерялась. Она взглянула на сестру и снова захотела быть такой, как Лилианна. По лицу сестры было видно, что та рада возможности полюбоваться всеми этими чудесами, но не пасует при виде их, а сохраняет трезвый и расчетливый ум.

Мишель было трудно согласиться с предложением сестры. Мастерица фехтования стояла, скрестив на груди руки. Ей было зябко; и чувствовала она себя так же жалко, как и выглядела. Приступы лихорадки ослабили Мишель. Глубоко в душе поселился страх. Она была больна. Что, если Тьюред в гневе своем никогда больше не снимет с нее эту напасть?

При звуке тяжелых шагов Мишель подняла голову. Марсель де Лионессе, эрцрегент Марчиллы, появился словно ниоткуда. Наверняка воспользовался потайной дверью, скрытой где-то за ступеньками трона. Он явно не был создан для синей робы священника: высокий, ладно сложенный, должно быть, в древности так выглядели короли. На лице эрцрегента доминировал угловатый подбородок. Взгляд больших голубых глаз был холоден, как зимнее море. Слегка впалые щеки придавали ему вид аскета. Вьющиеся золотые волосы спадали на плечи. Он был бледен, как священник, посвятивший всю свою жизнь книгам, но эта бледность не казалась нездоровой, а даже в некотором роде благородной.

Мишель спросила себя, при каких обстоятельствах ее сестра могла познакомиться с Марселем де Лионессе.

— Сестра Лилианна, в твоих интересах доказать мне, что я пожертвовал своим ночным отдыхом не ради праздной болтовни.

Лилианна поклонилась настолько низко, чтобы отдать дань вежливости. Лицо ее было непроницаемо. Однако и на нем лежала печать усталости.

— Твой город обогатил тебя, брат эрцрегент.

Лоб священника прорезала глубокая морщина.

— Я несу в своем сердце Тьюреда. Других сокровищ мне не нужно.

В этом тронном зале эти слова кажутся пустым звуком, подумала Мишель. Ее сестра умела подступиться к людям. Она наверняка стала бы хорошим допросчиком.

— Прости, брат, если я выразилась недостаточно ясно. Я имею в виду, что твой пост облек тебя большой ответственностью. Ты должен заботиться о стольких душах. И меня огорчает, что орден Древа Праха мешает этому.

— Короче, сестра Лилианна! Я не отдам тебе твой корабль!

— В первую очередь мне нужна команда, брат эрцрегент. И, во имя Господа, как можно быстрее!

Князь церкви посмотрел на нее так, будто она ударила его по лицу.

— Ты забываешься…

— Я в трезвом уме. Я…

— Восставать против гептархов — суть ересь! Их приказы однозначны. Чего ты собираешься добиться, Лилианна де Дрой? Думаешь, я воспротивлюсь первым слугам Тьюреда? Ты сошла с ума?

— Да! Сошла с ума от тревоги!

По лицу князя церкви было видно, что он не знал, как поступить. И Лилианна тянула время. Она играла с ним.

— Какой тревоги? — наконец спросил брат Марсель, тем самым принимая ее правила игры.

— Сегодня утром моя любимая сестра пожаловалась на небольшую температуру. Мы долго были в море, брат. У нас было слишком мало фруктов, не было свежего мяса… Ты же знаешь мой орден. У нас даже капитан ест не лучше, чем простой матрос. Я думала, что ничего страшного. Мы прибыли в Марчиллу, чтобы пополнить запасы. — Лилианна уставилась в пол. — Ты должен мне поверить, князь. Я не знала. Действительно не знала. Я думала, что это от усталости. От плохой еды. Я не знаю…

— Чего ты не знаешь?