Меч и Крест
Шрифт:
— Что это?
— Шпаргалки. По книге. Я утром написала.
— Зачем? Ты что, догадывалась, что она ее украдет? — шепотом изумилась Чуб.
— Нет. Просто я всегда пишу шпаргалки, чтобы лучше запомнить, — стремительно пояснила та, разворачивая одну из них. — Вот! «Воскрешение мертвого или умирающего», «из праха или же используя зрительный образ»…
У Даши оборвалось в животе.
— Маш, ничего не выйдет, — гробовым голосом сказала она. — Первый раз только тринадцать часов! Он оживет лишь на тринадцать часов. Прости.
Маша уставилась на нее с такой ненавистью, словно собиралась ударить.
— Так Белладонна сказала, — протянула, страдая, Чуб. — Когда ведьмы опробуют заклятье или снадобье первый раз — больше не бывает….
— Тогда, — непоколебимо сказала Маша, — я воскрешу
— Машенька… — еле слышно проплакала Даша, готовая убить себя саму за гестаповскую жестокость.
Она ткнула виноватым пальцем в Машину бумажку, где в конце законспектированного заклятья стояло подчеркнутое Машиной же рукой предложение:
Дважды воскрешать нельзя!
— Идем к нему, — страшно сказала Маша.
— Даша! — к ним шел Алекс с сумрачным, уже всезнающим лицом. — Как ты? — обеспокоенно спросил он.
— Умер твой друг, — похоронно сказала Даша.
— Мой друг? — с неприятным привкусом повторил охранник. — Мир никогда не был моим другом.
— Я имела в виду, что он диггер и ты тоже диггер, — устало пояснила она.
— Мир никогда не был диггером, — оскалил лицо Алекс. — Он сатанист! Был сатанистом, — мрачно поправился тот.
— Нет! — зло сверкнула глазами Ковалева.
— Да! Я вообще охренел, когда его по ящику увидел. И услышал, как он к нам примазывается!
— Но ты ж ему «скорую» вызвал… — смешалась Чуб.
— Что же я, нелюдь! — искренне удивился охранник. — Он умирал. И девчонку спас. Да и ты с ним пришла. И я испугался, вдруг ты с ними? Но если нет, держись лучше от этой ведьмы подальше! Я, собственно, это тебе сказать и хотел. Еще с утра думал в милицию пойти и рассказать, кто их Красавицкий на деле… Нормально это, два убийства на нас вешать?! Пусть я вышел, ну и что? Других-то наших в городе нет, они в Одессу уехали! А Заядлая отговорила. Дурак, надо было идти… Но зато этим я все рассказал. Все! — указал он большим пальцем себе за спину. — И про несчастный случай. И про потерпевшего. А надо будет, и другим повторю!
— Ты все врешь! — страстно ударила воздух рукой Маша.
— Ты это точно знаешь? — недоверчиво сощурилась Чуб.
— А то! — угрюмо буркнул он. — Это здесь, в городе, людей много, а там, под землей, только они да мы. А что, подружка твоя не рассказывала, как они черные мессы в подземельях служат? А про оргии с девками? На него же бабы гроздьями вешались, на все согласны были…
— Это неправда!
— Да парень твой был — конченый! — взъерепенился Алекс. — Это все знают! Он — сумасшедший! Вечно по лезвию ходил, в такие пещеры, куда ни один нормальный не сунется, потому что чихнешь, и кранты! И еще трындел, что он потомок Мазепы. Че, нормальный человек такое скажет?
— Это не он говорил… — Маша осела.
— У них один отец! — воскликнула Даша.
Она взбудораженно потянула забытую барсетку Мира и свирепо высыпала ее содержимое на диван. Ручка, деньги, презервативы, тетрадь, записная книжка, зажигалка и старый Машин знакомый — смятый носовой платок — кубарем полетели в одну нелепую кучу.
Чуб взяла черную кожаную тетрадь и открыла ее посередине.
— Маша, это же твой почерк? — удивилась она. Подруга молча приняла из ее рук родную бумажку, исписанную ровными и аккуратными бисерными буквами.
5 билет. Истор. Лавры.
Пять предложений, лаконично повествующих о дореволюционных сатанинских обрядах киевлян, осквернявших в угоду нечистому первый монастырь Руси, были обведены, криво и жирно. А на полях стояли четыре размашистых и поспешных восклицательных знака.
— Даша, — смущенно выговорил Алекс, — там милиция вас ждет. Для протокола. А потом, может, пройдем проветримся?
— Нет, — отрезала Чуб, не глядя.
— Может, я могу тебе чем-то помочь? — попросил присушенный жалко, и в его голосе послышался уже знакомый Даше мучительный страх.
«На седьмом часу наступает кризис… А до тринадцатого возможен летальный исход!»
— Стоп, Алекс, — приказала она. — Быстро пообещай мне, что не будешь кончать с собой!
— Хорошо… —
— Знай, я жить без тебя не смогу! — щедро соврала Землепотрясная. — Я же в тебя сто лет влюблена! Только молчала. Ты ж с Заядлой был…
— Это правда?! — обалдел влюбленный.
— Да. Дай мне свой мобильник… Да не номер, трубку, дурной, — мой забрали! И если хочешь, чтобы у нас с тобой что-то было, немедленно возвращайся в клуб! Мне еще не хватало, чтобы тебя уволили! Слушай: их член, Екатерина Дображанская сбила пешехода. И ты поехал сюда, чтобы доказать, что она не виновата. Ты заботился о чести клуба! Понял? А ментам скажи, мы не можем говорить! Мы в трансе! Мы в полном осадке! И ничего уже не понимаем. Мы просто сидим, обколотые, и хренеем, и еще неизвестно, когда оклемаемся!
Глава двадцать третья,
в которой нам грозят Апокалипсисом
Огненный змей обыкновенно летает по воздуху… Но очутившись в горнице, он мгновенно превращается в доброго молодца красоты несказанной. Девушка, которая удостоилась такого посетителя, влюбляется в него без ума и памяти и весьма быстро чахнет и умирает.
Он — существует! Дьявол существует!
А я — брат сумасшедшего! Я — сумасшедший, вообразивший, что сможет объяснить своим умом мироздание. Я — тот самый лох, который, воображая себе бог знает что, на поверку лишь умолял Отца лжи обмануть меня. И он обманул. Потому что самая опасная ложь Дьявола состоит в том, что его не существует.
Но он — есть.
И я знаю его в лицо. Он один в трех лицах, и он — обман. Он помогал мне и… обернул мое золото в черепки!
Сначала Кылына. Лучше бы она сказала правду: нужна третья. Она боялась умереть и умерла все равно. Потом Рита и эта херня с запиской… Потом брат.
Я мог убить родного брата! Я чуть не убил его. Я убил бы его, даже если бы знал уже тогда: это мой брат. Но теперь я знаю, почему он не пришел. Он почувствовал опасность. Он ближе к природе, чем я, он оказался мудрее и сильнее. Даже Рита не смогла его совратить. Но если бы мог, я убил бы его и не мучался его убийством, потому что он — выбрак природы.
Но оказалось, выбрак — не он, а я. Потому что я не могу убить ее. Не могу даже причинить ей боль. Я — сумасшедший, который исписал теориями весь дневник, а сам… Я должен сделать это! Это необходимо! Я у цели… Но мне кажется, что внутри меня сидит зверь, который рвет на части мои кишки. Кто придумал ее?! Точно не Бог. Он звал на жертву, не ради любви к женщине. Любовь к женщине — гримасничающая обезьяна, кошмарная пародия на его любовь.
И самое ужасное, что этой любви нет. Она такой же фантом, как и Дьявол…
Но Дьявол есть. Именно потому, что нет любви! Я задыхаюсь… Я знаю, кто она! Я должен. Но мне проще…
— …умереть самому, — тихо окончила Маша.
Она отложила дневник и огляделась невидящими глазами.
— А ты знаешь, что сегодня конец света? — буднично спросила Даша Чуб.
— Что? — поледенела Маша Ковалева.
— Ну, дьявол восстанет из ада…
— Сегодня? Откуда ты знаешь? — вздрогнула она.
— Так в программке написано… Сегодня в 21.10 «Конец света» со Шварценеггером. Я давно хотела посмотреть. Говорят, жуткая херня! Жаль, опять не увижу…
Чуб, в новых ажурных трусах, сидела на полу у телевизора, держа перед носом телевизионную программу. Одежда из «Сафо» — длинная разноцветная юбка и красная блуза — была аккуратно разложена на кресле. Неподалеку от него валялись два кастрированных велосипеда и одна метла с двумя новенькими велосипедными седлами. Умиротворенная Изида Пуфик заигрывала с голой ступней хозяйки, лениво ловя лапой Дашины подвижные пальцы. Бегемот расположился на своем коронном месте… Издали казалось, будто он сидит прямо на коленях голубой «византийки».