Меч и Крест
Шрифт:
— Срок был до праздника! Не соблазню Сани до шестого, машина ваша!
Алекс недовольно посмотрел на свою подружку.
— Че ж ты дергаешься, раз вы до шестого спорили? — процедил он весомо.
— Но она ж уволена, — попыталась возразить та. — Где мы ее потом искать будем?
— Без разницы, — парень нехотя убрал руку с руля и повернулся к Даше. — Спор есть спор. Катайся до послезавтра.
Истеричный телефонный звонок заставил Машину мать схватиться за тяжелую грудь и испуганно охнуть:
— О господи! Это…
Опередив ее, Владимир
— Да, еду! — сурово сказал он.
— Это Маша? Маша? — затряслась мама.
— Авария, — объяснил он свирепо. — На том же месте. Наши уже милицию вызвали. На Фрунзе опять море разливанное! Это ж, типа, злостное хулиганство. Только какой толк от ментов? — Сергеич уже впрыгнул в штаны и заправлял в них старую поношенную ковбойку. — Сама считай: пока воды натекло, пока жители аварийную вызвали. Этих диггеров уже и в помине нет. Если их не завалило, конечно. Тогда будем трупы разгребать… Нет, не понимаю я, — буркнул он недоуменно и зло, — че, им там медом намазано?
— А тебе, тебе чем намазано? — заголосила в ответ супруга. — Сейчас не твоя смена! Какого ж ты?! У нас дочь пропала! Как втемяшишь себе что-то в голову, на остальных начхать!
— Несознательный ты элемент, — недовольно усмехнулся Сергеич. — Я те трубы чуть не сутки чинил, а отродье всякое обратно пакостить будет? А Машка наша вернется, никуда не денется.
Глава пятая,
в которой происходит преступление
Трепет пробежал по его жилам: перед ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Она лежала, как живая… Вдруг что-то страшно знакомое показалось в лице ее.
— Ведьма! — вскрикнул он не своим голосом.
Пролетев два моста — пешеходный и мост Метро, — Даша подумала вдруг: «А куда я еду?» Но мысль эта была слабой и несущественной: она чувствовала, что стремительно приближается к своей безымянной цели.
И лишь, когда мопед, проскочив третий, романтический мост «влюбленных», который менее романтические горожане назвали «чертовым» мостом и мостом «самоубийц», взвился на Владимирскую горку и справа мелькнул Михайловский златоверхий монастырь, наездница поняла, что зачем-то возвращается на Андреевский спуск.
Она вырулила на перекресток Владимирской и Большой Житомирской и свернула во двор, на Пейзажную аллею, — излюбленное место всевозможных прогулок. Хозяева выгуливали здесь своих собак, мамаши — детей, а подростки — свои первые бутылки с пивом. Раньше Даша и сама не раз прохаживалась тут с друзьями, лениво прихлебывая малоалкогольное пойло и выискивая романтический уголок, где можно с шиком покурить с видом на Город.
К слову говоря, это было странное место, хотя привыкшие к нему киевляне вряд ли осознавали данный факт. Ну не дивно ли, что во дворе одной из центральных улиц, за огибавшим аллею невысоким каменным парапетом зияла дыра глубокого, поросшего деревьями яра, нимало не напоминавшего цивилизованный городской парк или сквер? С другой стороны яр надежно охраняли две овеянные дурной славой горы, и даже те немногие, кто спускался на его дно в солнечный день, чтобы дать порезвиться
Впрочем, сама аллея даже в полночь считалась местом гулябельным и достаточно безопасным. И уверенно направив руль в сторону сторожившего обрыв исторического музея, Даша обогнала странную велосипедистку в красных тапочках, изображавших каких-то ушастых зверьков. Больше вокруг не маячило ни одной живой души. И доехав до безмолвного музея истории Украины, Даша неожиданно осознала: она прибыла.
«Куда, на экскурсию?» — успела подумать Чуб недоуменно и тут же спешно отскочила в сторону.
Чокнутая велосипедистка, зажмурившись, неслась прямо на нее и, не сумев наехать на Землепотрясную Дашу, со звоном врезалась в ступеньки у входа. Даша хотела броситься к ней. Но тут кто-то третий сильно толкнул ее справа, сшибая с ног. Она ухитрилась подставить руку, чтобы приземлиться с наименьшими потерями, и, падая, заметила краем глаза: велосипедистка встает без посторонней помощи и глаза ее уже широко открыты, а в них плещется неподдельный ужас и изумление.
— Где я? — поразилась она. — Что я здесь делаю?
— Что вам надо?! — безобразно заорали сверху.
— Не знаю!!! — возмущенно гаркнула в ответ Чуб, резко поворачивая голову.
Над ней стояла безумная черноволосая дама в одних чулках и нижнем белье. Обуви на ней не было, и от ступней до коленей чулки были покрыты грязными дырами и «стрелками».
«Да это же те самые, с которыми…» — но довести до конца эту мысль Даше не удалось.
В полуметре от них беззвучно взорвался столб огня. И как тогда, в «Центр Старокiевскаго колдовства», препирающиеся инстинктивно бросились друг к другу, сцепившись в испуганную кучу и невменяемо глядя туда, где происходило нечто совершенно невозможное.
На глазах у них огонь поднялся от земли, точнее, от ковром расстилавшихся перед входом в музей бетонных плит, которые вроде бы никак не могли гореть, а в сверкающем горячем пожаре появилась высокая женская фигура.
«Кылына», — узнала ее Маша, почти не сомневавшаяся, что видит сейчас перед собой лишь страшно-прекрасный сон, где ей явилась мертвая красавица, чьи золотые волосы сливались с пламенем огня.
— Вот вы и здесь, — угрюмо сказала умершая.
И стоило ей заговорить, пламя вмиг погасло, и тело женщины стало прозрачным, словно лунное марево.
Теперь сквозь него были видны горящие окна домов, стеной обрамлявших Пейзажную аллею, и темное беззвездное небо…
— Здесь вы будете собираться каждую ночь, словно кошки, которые, заслышав мышь, не в силах сдержать себя по собственной воле, — сказала покойная с тоской. — Мне пришлось отдать свою власть вам — трем слепым. Но не радуйтесь этому! — нестерпимо простонала она, как будто бесчувственные и одуревшие от жути, они могли обрадоваться сейчас хоть чему-то. — Мой Город — не подарок вам, а проклятье! Моя власть — ваше рабство! Вы избраны на погибель! Я стала первой, но будет и вторая, и третий, и он вновь вернет себе силу, которой был лишен тогда. Вы умрете прежде, чем рябая станет любой, а боль сгорит в огне, ибо ваше спасение лежит там, куда вам нет возврата…