Меч и Крест
Шрифт:
— Я Даша. Даша Чуб, — излишне радостно провозгласила Даша. — Окончила музыкальное училище имени Глиэра. Я — эстрадная певица!
— Да? — Мама совершенно стушевалась.
— А это моя мама, Анна Николаевна, — завершила церемонию представления дочка и, воспользовавшись общим замешательством, вежливо подтолкнула новоявленную подругу: — Туда, Даша, прямо и направо.
Отконвоировав выпускницу Глиэра до персональной комнаты, Маша по-солдатски быстро переоделась за дверью шкафа. И сменив пижаму на мешковатые джинсы и папину рубашку,
Ей повезло: чайник только-только вскипел, и это существенно сократило срок незамедлительно учиненного ей повторного допроса — с пристрастием.
— Кто эта девушка? — громко поинтересовалась мать, так, чтобы ее вопрос долетел до дочерниной спальни, где сидела эта… Эта!!! (Со вторым словом мама пока не определилась.)
— Моя знакомая. — Маша торопливо достала чашки, щедро сыпанула на донышки растворимых кофейных гранул и залила их кипятком.
— И давно ты ее знаешь?
— Не очень. — Знакомство сроком меньше суток вполне подходило под это абстрактное определение.
Мать подошла к Маше вплотную, загородив собой сахарницу.
— А кто еще был на этой вечеринке? Много людей? — с нажимом спросила она.
— Не-а… — Маша сильно сомневалась, что ночь, которую она провалялась трупом у ступенек исторического музея, можно считать вечеринкой, а тем паче — «веселой».
— А мальчики там были? — заинтересовалась мама.
— Нет, — с облегчением ответила дочка, поскольку на этот раз говорила прямолинейную правду. — Только одни девочки!
Изогнувшись, она все же дотянулась до треснувшего фаянсового гриба с красно-горохастой шляпкой и, спешно бросив в темную жижу по две ложки, вспомнила, что Даша просила горький кофе.
— Это что, был девичник? — разочарованно уточнила мать. — Чем же вы там занимались? — В ее голосе прозвучало нехорошее подозрение. — И с чего, спрашивается, ты ее объедать нас привела? Это отцовский кофе! Ты на него ни копейки не заработала! Ты вообще иждивенка! Поняла?
Подхватив полные чашки, Маша испуганно открыла задом дверь и молча ретировалась с поля боя, чтобы тут же попасть из огня да в полымя.
— Ну, ты даешь! — бурчливо встретила ее Даша Чуб. — Родителей совсем не воспитываешь! Нельзя их так распускать! Тебе ж не тринадцать лет, чтобы за каждую отлучку отчитываться. И выкручиваться совсем не умеешь… И косметика по нулям!
Она сидела на стуле у подоконника и, заглядывая в старое, поцарапанное зеркальце на металлической подставке, деловито стирала с себя остатки грима с помощью ваты и Машиною «Детского крема».
— Ты что, этой жирнятиной свой несчастный фейс мажешь? — возмущенно укорила ее она.
— Да.
— Как все запущенно! — Блондинка с гоголевской фамилией еще раз недовольно осмотрела свое лицо, где на левой скуле уже начал проступать обширный и обидный синяк, made in «эта сука», и переместилась на ковер возле Машиной постели, привычно сложив ноги по-турецки.
Поколебавшись,
— Прости, я сахар… — пробубнила Маша.
— Ничего, я и сладкий люблю. А друзья у тебя есть?
— Нет.
— Плохо, — сделала вывод Чуб. — Это все потому, что ты такая настреманная и забитая. Хотя… — Задумчиво выпятила она нижнюю губу. — Знаешь, у меня тоже почему-то подруг нет. Ну, так чтоб настоящих. Поче-ему, интересно?
— Наверное, потому, — ответила Маша, словно бы заранее извиняясь за каждое свое слово, — что ты очень порывистая и внезапная. И веселая — для тебя жизнь — это как бы много-много игрушек. А друзья, они ждут, что другой друг будет относиться к их проблемам серьезно.
Даша замерла с чашкой у рта и вылупилась на нее, потрясенная и Машиным психологическим резюме, и тому, что та вообще заговорила столь длинно и членораздельно.
— Значит, я несерьезная? — обиженно сказала она.
— Нет, — поспешила утешить ее «психолог». — Ты просто очень-очень быстрая, и у тебя как бы нет времени остановиться и задуматься. Вот и с той женщиной ты сразу драться начала, а ведь можно было сказать…
— Что ж ты ей не сказала? — окрысилась Землепотрясная Даша Чуб.
Маша растерянно хлопнула глазами и сломалась.
— Ладно, проехали.
Смущенная столь легкой победой, Даша резко отставила пустую чашку и, чтобы занять свои неуемные руки, подцепила с тумбочки у кровати какую-то обернутую газетой книгу.
— Насчет меня ты, наверно, в чем-то права… Только женщина та, поверь, сука и стервь, каких мало!
— Она красивая, — сказала Маша тихо.
— Ага, — неприязненно фыркнула Чуб. — Как тигр! Когда смотришь на него в клетке, думаешь: «Какой красавец». А когда нос к носу столкнешься, — уже только о том, заряжено ли у тебя ружье… О! А это у нас кто?
Маша оцепенела. На фотографии, которую Даша ненароком выудила из ее «Мастера и Маргариты», была заснята их группа. Маша стояла во втором ряду рядом с Миром и, хотя он обнимал другую девушку (ту, что слева), как-то в порыве романтических мечтаний обвела их лица — свое и Мира Красавицкого — красноречивым красным «сердечком».
— Это твой парень? — обрадовалась Даша, и лицо ее вмиг сложилось в игриво-понимающую физиономию.
— Не-ет, — промямлила Маша, отчаянно пряча глаза. — Просто одногруппник.
— М-да, — блондинка потухла. — А ты вообще встречаешься с кем-то? Что, вообще ни с кем? Может, ты еще того… Девственница? Неужели девственница?! — испуганно вскричала Чуб. — Ты че? Это ж ужасно вредно! В твоем возрасте нужно все время спать с мужчинами, иначе…
Маша посмотрела на нее так, будто та внезапно сунула руку ей под юбку с целью жестокого изнасилования.
— Ладно, — застыдилась Землепотрясная. — Скажи мне лучше вот что, Маруся: зачем ты вчера ночью к музею притащилась?