Меч и Крест
Шрифт:
— Наверное, он имеет в виду инженера Геншвенда, — перевела Миру Маша. — Геншвенд строил новые павильоны для больницы. А в результате сам умер в сумасшедшем доме — в одном из тех павильонов, которые проектировал. Такая ирония судьбы.
— И как ты все это помнишь? — искренне поразился Мирослав.
Внезапно ему стало легче. Маша не собиралась уходить! И прислушавшись к заинтересованным интонациям ее голоса, его сердце немного успокоилось и временно вернулось обратно.
— Тебе тоже дядя Киря рассказывал? — простодушно спросил Машу Митя. — И про художника, который рисовал
— Врубель? — Маша посмотрела на Мира.
— Он реставрировал фрески в Кирилловской церкви? — неуверенно продемонстрировал историческое образование тот.
— Да, — поощрительно закивала Маша. — Есть версия, что для фрески «Сошествие Святого Духа» на хорах Врубель делал эскизы апостолов с обитателей Кирилловки. А к концу жизни тоже сошел с ума. И кстати, ужасно боялся, что его поместят именно сюда.
— Естественно, раз здесь были такие ужасные условия.
— Нет, к тому времени условия были уже ничуть не хуже, чем в любой другой больнице.
— Ты просто кладезь, — восхищенно улыбнулся Мир.
— Похоже, не только я. — Ковалева перевела взгляд на подозрительного всезнайку, который мог бы проводить экскурсии в своем собственном своеобразном заведении.
— И наш врач, — радостно сообщил ей Митя, видимо, признав в ней идеальную собеседницу, понимающую его с полуслова. — Не дядя Киря, другой. Он тоже теперь такой. Потому что эта земля — злая!
— Потому что здесь лежит клад? — осторожно попыталась прощупать его Маша.
Тот закивал и произнес с детской важностью:
— Золото — это сила, а большая сила не может быть доброй.
— А ты знаешь, что здесь произошло?
— Да, — кивнул он опять.
— Здесь недавно погибла девушка, — деликатно начала Ковалева.
— Да. — Митя грустно опустил глаза. — Я виноват. Я не хотел этого.
— В чем ты виноват? — мигом отреагировал Красавицкий, опускаясь на траву перед ним.
— Я не хотел, чтобы она умирала, — жалобно проплакал Митя, глядя себе в пупок. — Но она умерла. Потому что я ее не любил. Она мне сама сказала это… И позвала меня. Но я был плохим. Я не хотел!
— Оп-па! — сказал Мир.
— Вон она! — рука Мити с выброшенным вперед указательным пальцем полетела на церковь, и Маша и Мир резко обернулись, на секунду поверив, что и впрямь увидят там сейчас мертвую Риту в окровавленном платье.
Но узрели только огромного и угрюмого черного ворона, прохаживавшегося по серым солнечным плитам у запертых дверей Кирилловской церкви.
На стене кабинета висел старый, нарисованный гуашью плакат, еще советский, судя по квадратно-охровым лицам врача и врачихи, в позе легендарных «Рабочего и колхозницы», поднимавших над головами медицинскую чашу со змеей. Рядом с ними мирно соседствовала плейбойного вида эстрадная певица, тоже уже порядком обтрепанная по краям.
— Что вы хотите узнать? — спросил их дежурный врач, тревожно кося глазами на две длинные зеленоватые купюры, перекочевавшие на его стол из заднего кармана Мирослава.
Маша разделяла докторские чувства: в ее семье такие деньги не прописывались
— Вы ведь дядя Киря, не так ли? — осведомился Мир.
Врач Кирилл Снуровский встревожился еще больше и еле заметно кивнул. Кажется, визитеры пугали его.
— Не знаю, смотрите ли вы телевизор…
— Смотрю, — быстро уточнил врач. У него было белесое и белобровое лицо неудачника с абсолютно не запоминающимися, лишенными возраста чертами. Ему могло быть тридцать или сорок. — Я видел вас. Вы — Красавицкий. — Он выговорил фамилию посетителя, осторожно перебирая языком каждую букву, словно не мог понять, какова она на вкус.
И Маша поняла: он боится не ее, а Мира. И не поняла, почему же тогда он согласился встретиться с ними, едва только охранник на входе назвал ему по внутреннему телефону эту пугающую фамилию.
— Выходит, я могу не объяснять, — покрытый пылью посетитель изобразил сдержанную улыбку, — в каком… ммм… спорном положении я нахожусь в данный момент. Я, конечно же, понимаю, вам нет никакого смысла навлекать на себя неприятности. Ведь если выяснится, что кто-то из ваших больных… — Мир демонстративно пропустил конец предложения. — Но и вы, думаю, понимаете тоже: моя проблема куда неприятней вашей. Меня подозревают в убийстве. И ваша помощь для меня очень дорога. Практически бесценна!
Психиатр поморщился, без труда расшифровав более чем прозрачный намек, и забарабанил пальцами по купюрам, не спеша, однако, их принять.
— Иными словами, — недовольно переспросил он, — вы хотите узнать, не мог ли совершить эти убийства кто-то из моих пациентов?
— Им ведь позволено гулять по территории больницы?
— Днем, а не ночью, — уточнил Кирилл Снуровский.
— А на ночь их запирают? Или оглушают снотворным? — дерзостно полюбопытствовал Мир.
Подбородок доктора неприязненно пополз вперед.
— Мы не приковываем своих подопечных к койкам, что бы там про нас ни сочиняли! Конечно, среди них есть и буйные, и вот они-то как раз не могли выйти отсюда ни под каким видом. Но два последних вечера здесь, простите за плохой каламбур, был настоящий сумасшедший дом. Массовый приступ истерии. И милиции, — холодно уточнил врач, — об этом превосходно известно. Многие пациенты повскакивали с кроватей, пытались спрятаться, убежать….
— И как вы это объясняете? — искренне поразилась Маша.
— Когда дело касается человеческого мозга, никто и никогда не сможет объяснить вам ничего до конца, — с апломбом изрек Кирилл Снуровский. — Почки, печень, сердце, кишечник — простые и понятные работяги. Даже если с диагнозом напутаешь, так патологоанатом разберется…
Мир вежливо улыбнулся бородатой врачебной шутке.
— А ум — Бог! Вечная загадка! — Врач, похоже, оседлал любимую идею-фикс и помчался на ней во весь опор. — Кто мои пациенты? Кто они? — оживленно вопросил он. — Одни считают их одержимыми бесами, другие говорят, что блаженные ближе к Богу. До революции людей не от мира сего почитали как святых и пророков. Вы, верно, слышали о Куреневском мальчике?