Меч и перо
Шрифт:
Гатиба-хатун",
Улицы Хамадана, по которым Кызыл-Лрслан следовал к дворцу своего покойного брата атабека Мухаммеда, были запружены азербайджанскими всадниками.
Султан Тогрул распорядился, чтобы никто из знати и просвещенных людей города не вышел встречать Кызыл-Арслана. Войско и военачальники Тогрула также не выехали навстречу атабеку Азербайджана.
На улицы вышли лишь те, кто верил, что спасение государства зависит от действий Кызыл-Арслана. Они кричали: "Да здравствует Кызыл-Арслан! Да здравствует Азербайджан!"
Перед дворцом атабека Мухаммеда Кызыл-Арслана встретила толпа азербайджанцев,
Кызыл-Арслан и его племянник Абубекр, спешившись, вошли во дворец. Их встретили рабы и рабыни и провели в большой дворцовый зал.
Гатиба-хатун, с ног до головы облаченная в траур, поспешила навстречу деверю.
– Добро пожаловать!
– сказала она.- Я рада вас видеть, хекмдар.
– И разрыдалась.
Кызыл-Арслан поцеловал ее руку.
– Пусть мелеке простит меня, - получив от вас письмо о трагической кончине моего брата, я не смог приехать в Хамадан выразить вам мое соболезнование, так как безвременная смерть нашего хекмдара породила в стране смуты и волнения. Сейчас я прибыл для того, чтобы посочувствовать мелеке в ее скорби и справиться о ее здоровье.
Абубекр подошел и тоже хотел приложиться к руке мачехи, но Гатиба отпрянула: ей показалось, будто перед ней ее покойный муж, - так юноша походил на своего отца.
– Это ваш сын, мелеке, - сказал Кызыл-Арслан.
– Он приехал со мной, чтобы передать своей матери соболезнование.
– Мой сын!
– воскликнула Гатиба, прижимая юношу к своей груди и осыпая его лицо поцелуями.
Слезы душили ее.
Рабы и рабыни отвели Кызыл-Арслана и Абубекра в хамам, искупали их, затем проводили в комнату для отдыха.
Когда настал вечер, гостей пригласили в трапезную. Гатиба не пришла, так как по обычаю в дни тазийе она не имела права сидеть вместе с мужчинами.
Насытившись едой, Кызыл-Арслан поднялся. В этот момент в трапезную вошел Фахреддин и сообщил:
– Хюсамеддин взят под стражу. Войско султана разоружено. Визири элахазрета Тогрула находятся под домашним арестом. Стража во дворце элахазрета султана обезоружена и заменена азербайджанскими аскерами. У нас не хватило шатров для всего войска, поэтому часть аскеров размещена в караван-сараях и домах горожан. Выделены особые лавки, в которых аскеры будут получать провизию. Для обеспечения порядка в городе по улицам ходят наши караульные. Захира Балхи и Камаледдипа схватить не удалось. Говорят, они неделю назад сбежали из Хамадана.
Выслушав Фахреддина, Кызыл-Арслан приказал:
– Запиши в свою тетрадь все, что я сейчас буду говорить. Ты не должен ничего забыть. Немедленно прикажи заключить под стражу кази и хатиба Хамадака. Составь список, с который должны быть включены вся знать и все улемы города, не вышедшие встречать азербайджанское войско. Бросьте их в тюрьму! Кала-бейи*, не пожелавшего сразу открыть городские ворота, прикажи вздернуть на этих самых воротах, а на грудь его пусть повесят дощечку, на которой будет написано, в чем заключается его вина. Купцов и торговцев, не пожелавших открыть свои лавки и рассчитывающих тем самым поднять цены, также прикажи арестовать, а их лавки и дома отдай на разграбление
______________ * Кала-бейи - начальник крепостной стражи. ** И д а р э - учреждение.
Фахреддин ушел.
Оставшись один, Кызыл-Арслан сел и написал письмо Низами:
"Уважаемый поэт!
Сегодня ровно двадцать один день, как я покинул Тебриз. Четырнадцать дней я провел в пути. Если бы не зной, мы проделали бы этот путь за девять дней.
Только седьмого Раджаба я въехал в Хамадан. В течение недели я находился за пределами города, наблюдая, как жители Хамадана относятся к прибытию азербайджанского войска. Я был несколько удивлен и разгневан тем, что хамаданские улемы и духовенство враждебно отнеслись к нам.
Само собой разумеется, я заранее предупредил аскеров, чтобы они не обижали духовных лиц и оказывали им всевозможные почести.
В течение недели я выжидал, наблюдая. И вот что оказалось: духовенство, выступая в мечетях, настраивает народ против нас. Особенно усердствовали в этом отношении два человека - кази и хатиб Хамадана. Они запугивали народ, выкрикивая с минберов: "Правоверные, на нас катятся волны моря беды!"
Видя такое положение, я призадумался и по Вашему совету качал читать книгу "Мысли Мамуна". И я пришел к выводу, что действительно основная причина беспорядков, происходящих на Востоке (я имею в виду исламский Восток), заключается в родственной связи религиозных и правительственных законов. Именно поэтому духовенство всегда принимает участие в претворении в жизнь правительственных законов и даже умудряется оказывать давление на ход государственных дел. Такова основная мысль записок Мамуна.
Но, подобно тому как мы не можем обуздать духовенство, так и Мамун в своих записках не смог говорить откровенно все до конца.
У меня создалось впечатление, что Мамун избрал своей мишенью коран. Он хотел сказать, что государством надо управлять с помощью законов, отвечающих духу времени, то есть, таких законов, которые опираются на опыт, полученный от жизни и от данной среды.
Да, только следуя по этому пути, можно было бы ограничить царство корана и духовенства стенами мечетей.
Враждебность улемов ко мне подтверждает, что духовенство не заинтересовано в сильном, волевом хекмдаре. Им нужны слабовольные падишахи, которые не хотят заниматься государственными делами.
Не знаю, обратили ли Вы внимание на еще одно очень интересное место в записках Мамуна, где он говорит о переводах корана на другие восточные языки.
Сравнивая различные переводы и книги, толкующие коран, Мамун стремится доказать, что все хатибы и ваизы* стараются толковать коран, преследуя личную выгоду.