Меч и перо
Шрифт:
Эмир, заручившись вниманием собравшихся, заговорил:
– До сего момента народ Азербайджана получал милость аллаха через посредника, то есть через светлейшего халифа. Но отныне азербайджанцы смогут получать эту милость непосредственно. Теперь азербайджанцы будут жить не под покровительством халифа багдадского, а под непосредственным покровительством аллаха, ибо народ уже заслужил право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Именно поэтому мы уже несколько недель серьезно занимаемся данным вопросом. Мы отстранили с ответственных постов некоторых лиц, так как они не были азербайджанцами.
Снова среди присутствующих началось радостное оживление. Своды зала эхом отразили восторженные возгласы:
– Да будет жизнь эмира нескончаемой!
– Да умножится его богатство!
– Да хранит Аллах его могущество!
Эмир продолжал свою речь:
– Сейчас, занимаясь устройством нашего будушего, мы будем стараться исправить ошибки, допущенные в прошлом. Мы отправили в город Балх посольство из четырех человек, которое будет сопровождать до Гянджи нашу великую поэтессу Мехсети-ханум, оскорбленную хатибом Гянджи и его мюридами. Врага поэтессы - хатиба Гянджи - я выслал из города. Большинство мюридов брошено в тюрьму, остальные бежали и скрываются. Просвещенные люди и знать Арана, дабы предотвратить вмешательство иноземцев, должны поддержать действия правительства и объяснять народу, кто является его истинным врагом. Я уверен, мы сможем управлять нашей страной лучше, чем наши соседи.
В зале опять раздались возгласы:
– Да здравствует эмир!
– Да здравствует свобода!
Под эти крики эмир поднялся с кресла и вышел из зала. Визирь Тохтамыш и некоторые из присутствующих были приглашены в особую комнату правителя Гянджи.
ЧЕСТЬ
Старому Тохтамышу с большим трудом удалось помирить эмира с его женой Сафийей-хатун.
Эмир Инанч, продолжая в душе думать, что Сафийя действительно находилась в преступной связи с Мухакимом Ибн-Давудон, считал, что в столь сложное и тяжелое время он не имеет права заниматься семейными и женскими вопросами. Поэтому он заставил себя помириться с Сафийей-хатун и старался забыть о происшествии.
После ужина эмир, как обычно, проводил время в кругу семьи. Он гладил волосы Гатибы, целовал ее в голову, шутил.
– Красавица моя, ты любишь поэзию и литературу?
– спросил эмир, достав из книги листок, на котором было что-то написано.
– Я не только читаю стихи других, я сама люблю писать стихи, - ответила ГатиСа.
– Когда я училась в Багдаде, меня более всего увлекали философия и литература. Моя учительница не одобряла моей страсти к поэзии, тем не менее между листками моих книг всегда было спрятано много стихов Макнунэ-ханум*. Я любила также стихи Тюрфы-хатун**. Однако по возвращении в Азербайджан во мне вдруг пропал интерес к арабской поэзии.
______________
* Макнунэ-ханум - знаменитая поэтесса на Востоке, рабыня халифа Махди из династии аббасидов. Макнунэ-ханум была не только поэтессой, но и большим знатоком музыки. Духовенство запретило ей заниматься музыкой, но она осталась верна своей страсти.
** Тюрфа-хатун - знаменитая поэтесса времен аббасидов, писала стихи и пела.
Эмир
– Это, наверное, потому, что арабские стихи написаны не на твоем родном языке, - сказал он.
Сафийя-хатун нахмурилась.
– - Арабский язык - ее родной язык по матери, - возразила она резко.
– У Гатибы не может быть никакого интереса к местному языку и местной литературе. Кроме того, всем известно, что религиозные книги написаны по-арабски и священный коран - небесная книга- спустился на землю уже будучи написанным по-арабски. Да и халиф, владыка земли, по национальности араб.
Эмир, желая предотвратить новую ссору, не стал возражать жене и опять перевел разговор на поэзию.
– В последнее время написано много красивых стихов на местном языке. Более всего меня изумили стихи некоторых наших молодых поэтов, посвященные природе. Послушай, какие тонкие, певучие, выразительные стихи пишут они.
С этими словами эмир Инанч передал листок Дильшад, которая славилась среди рабынь дворца искусством декламировать стихи.
Дильшад с готовностью вскочила и начала читать стихотворение:
Природы древней патриарх в зеленое одет,
Побеги юности объял весны зеленый свет.
Улыбка розы - дар весны. Посмотрят люди - вмиг
Румянец розы переймут невольно щеки их.
Слагают птицы песнь любви и оглашают высь,
Густые травы на лугах влюбленно поднялись.
Пронзают юные листы лучи меж тонких жил,
И в сердце зелени рассвет Жемчужины вложил.
Фазаньим перьям подарил цвета свои рассвет,
Несутся трели соловья, их сладкозвучней нет.
Петь соловью велит весна и вешней розы лик.
Перекликаются турач и юная кеклик*.
______________
* Кеклик - куропатка.
Окончив, девушка оставила листок при себе, чтобы потом выучить стихи наизусть.
Стихотворение понравилось Гатибе.
– Действительно, какое певучее, какое выразительное!
– воскликнула она и, в свою очередь, вынула из книги исписанный листок бумаги. У меня есть стихотворение с более глубоким смыслом.
Она протянула листок Дильшад. Та обернулась к эмиру.
– Вы позволяете прочесть, хазрет эмир?
– Читай. Мои печали могут утешить лишь поэзия и музыка.
Дильшад встала и прочла:
Я - бедняк, я - счастливец, я судьбой одарён.
В государстве влюбленных поднимаюсь на трон.
Не взираю на злато, злато - язва очей.
Я - бедняк, но на славу угощу богачей.
Если море бездонно - тщетно море мутить,
Я всегда одинаков, и меня не смутить.
Я - пловец терпеливый, каждый стих мой - коралл,
Я - певец, что возглавил соловьиный хорал.
Из сокровищниц звуков, что разведать я смог,
Будут долго поэты свой заимствовать слог.
Я под стать небосводу, что .в полночной тени
Предвещает рассветы и грядущие дни.
Это сердце вмещает безрассудство морей,
Я владею искусством и вселенной моей.
Эмир, весь обратившись в слух, смотрел в рот Дильшад. Вот она умолкла. Несколько минут длилось молчание. Затем эмир повторил:
– Я владею искусством и вселенной моей...
– и, обернувшись к дочери, спросил: - Чьи это стихи?