Меч и перо

Ордубади Мамед Саид

Эмир Инанч".

Эмир скрепил подпись своей печатью. Письмо заклеили. Себа-ханум взяла его и вышла из комнаты.

Тьма еще не сгустилась, когда она сбегала по ступенькам дворца. Стараясь, чтобы никто не увидел ее, она вышла через садопую калитку и двинулась к реке.

По совету Тохтамыша эмир вызвал четырех наиболее верных слуг.

– Спрячьтесь вблизи садовой калитки!
– приказал он.
– Этой ночью во дворец явится мужчина. Он будет один или в сопровождении Себы-ханум. Часовой отопрет садовую калитку и впустит его. Вас он не должен видеть. Но едва он вступит в коридор, набросьте ему на голову палас и тащите в темницу. Не давайте ему кричать. Обитатели дворца не должны ничего знать. В тюрьме, прежде чем стащить с его головы палас, обезоружьте,

Когда я приду взглянуть на него, свяжите ему руки. Это опасный, сильный человек. Поэтому в тюрьме сразу же избейте его до полусмерти, иначе он никого не подпустить к себе. А теперь ступайте в сад! За малейшую оплошность ответите своей головой.

Слуги ушли.

Эмир Инанч, желая отметить "историческую" ночь, распорядился устроить пир. Старый визирь одобрил эту идею.

Девицам-виночерпиям, танцовщицам, прекрасным рабыням, молодым симпатичным рабам пришлось порядком потрудиться. Пир затянулся до двух часов ночи. Однако ни о Себе-ханум, ни о Фахреддине не было ни слуху, ни духу. Эмир Инанч и Тохтамыш начали беспокоиться.

Правитель Гянджи, осушив бокал с вином, поставил его на скатерть и обернулся к визирю.

– Кажется, твои опасения были не напрасны.

Тохтамыш, пригубив бокал, сморщился и с горечью во взоре сказал:

– Все живые твари на земле стремятся к свободе действий. То, что им хочется делать, - делают, то, что не хочется, - не делают. Этим свойством обладают мужчины, животные и даже крохотные муравьи. Не обладают этим свойством лишь женщины. Они не властны распоряжаться собой. Стоит им оказаться рядом с мужчиной, особенно с любимым мужчиной, и они отдают ему всю свою волю, всю власть над собой. Себа разоделась и помчалась на свидание к Фахреддину, словно любовница, рвущаяся в объятия возлюбленного в первую ночь. Фахреддин молод, а Себа-ханум не хуже Дильшад. Почему бы им не простить друг друга?

Тохтамыш погрузился в мрачное раздумье. Эмир осушал бокал за бокалом.

Настало три часа ночи - они все ждали. Ни о Себе-ханум ни о Фахреддине не было известий. Каждый звук, каждый шорох в саду заставлял их сердца трепетать, глаза - зажигаться лихорадочным блеском.

Эмир думал о Фахреддине. Отсутствие Себы-ханум сильно тревожило его. Упаси Аллах, если она попадет в чужие руки и ее честь будет поругана!

"Своей рукой нарядить и отправить на свидание редкой красоты женщину!.. Ну не глупец ли я?! Ах, простофиля!" - ругал себя в душе эмир.

Тохтамыш задумчиво бормотал:

– Наша оплошность состоит в том, что мы поручили важное дело простой рабыне. В женском сердце так же трудно разобраться, как и счесть волосы у них на голове. Я всегда говорил: легче достать звезду с неба, чем постичь характер женщины. Разве она думает о том, что мы здесь околеваем от беспокойства?! Сидит себе и развлекается с молодым человеком. Это ей дороже эмира и чести, пожалованной эмиром.

Правитель Гянджи попытался разубедить Тохтамыша:

– Ты должен верить Себе-ханум. Она не станет зря клясться моей жизнью. А если твои опасения подтвердятся, я велю повесить ее этой ночью за волосы.

Тохтамыш продолжал сомневаться в Себе-ханум. Эмир стоял на своем. Он верил в ее искреннюю любовь и уважение к нему. Вдруг в коридоре раздались шаги. Эмир и Тохтамыш едва не лишились рассудка от радости.

Вошедший в комнату хадже Мюфид с поклоном доложил:

– Пришли Себа-ханум и четыре стражника.

– Стражники пусть ждут, а Себу-хапум впусти, - приказал эмир.

Правитель Гянджи и его визирь не сомневались в том, что Себа-ханум вернулась с победой. Но, едва она переступила порог зала, оба застыли в изумлении,- Себа-ханум была в одном нижнем белье. Увидев эмира, она разрыдалась и лишилась чувств.

Хадже Мюфид принес воды. Через полчаса Себа-ханум открыла глаза, но, заметив у своего изголовья повелителя, опять потеряла сознание. Лишь к пяти часам утра ее с трудом удалось привести в чувство.

– Что за вид? Где ты шаталась всю ночь?- спросил эмир.

Себа-ханум залилась слезами и начала рассказывать:

–

Я немного опаздывала. Предчувствие говорило мне, что Фахреддин не будет долго ждать в ивовой роще у мельницы Мусы. Я почти бегом поднялась от реки наверх. В ивовой роще было темно - хоть глаз выколи. Подождала несколько минут - никто не подошел ко мне. Пойти вперед было страшно. У меня тряслись поджилки, я решила вернуться назад и, пробираясь меж камней, двинулась к берегу реки. Ивовая роща была все еще рядом. Однако я заметила, что потеряла тропинку. Тем не менее спуститься к реке.было возможно. Пробираясь в зарослях орешника, я вдруг услышала чей-то голос: "Пришла Тайиба-.ханум!". Вслед за этим меня окружили несколько незнакомых мужчин, подхватили на руки, потащили е кусты и поставили на землю перед каким-то человеком. Тот привлек меня к себе, поцеловал и спросил: "Где ты задержалась, моя красавица Тайиба? Ты должна была прийти час тому назад. Не сама ли обещала?..". Дрожа от страха, я начала клясться: "Меня звать не Тайиба! Не трогайте меня! Я - Себа-ханум! Я - возлюбленная Фахреддина! Пришла к нему на свидание! "Один из них засмеялся; "Коль так, добро пожаловать, рады тебя видеть! Спасибо Фахреддину! Этой ночью, благодаря ему, будешь нашей гостьей". Сказав так, он протянул руку и сорвал с моей головы чаршаф*. Стоило им увидеть мои драгоценности, как все набросились на меня, точно муравьи. Подлецы срывали мои жемчуга и бриллианты подобно тому, как дети срывают в поле цветы. Они забрали все. Я продолжала плакать и умолять их, но скоты не вняли слезам и продержали меня в кустах до двух часов ночи, потом, забрав всю мою одежду, отпустили.

______________

* Ч а р ш а ф - покрывало для головы, чадра.

Эмир чуть не задохнулся от гнева.

– Ах, низкая тварь, я велю повесить тебя за волосы!

Себа-ханум забилась на полу в истерике, сорвала с головы платок и простонала:

– Я хотела сослужить службу хазрету эмиру, и за это мне пришлось принести в жертву свои полосы. Негодяи, боясь, что в ночной тьме могут оставить а моей прическе что-либо из драгоценностей, отрезали мои косы и унесли с собой. На прощание они сказали: "Ступай, передай Фахреддину, если он действительно герой, пусть отомстит нам за твою честь!"

Эмир позеленел от злости.

– А мое письмо Фахреддину?!

– Все отобрали - и письмо, и даже яд, который хазрет эмир дал мне, чтобы я отравила поэта Низами. Эмир вскочил и залепил Себе-ханум пощечину.

– А моя честь?!

Себа-ханум не нашлась, что ответить, - как никак она пять часов провела в обществе незнакомых мужчин.

Тохтамыш счел нужным вмешаться.

– Если бы это гнусное преступление было совершено людьми Фахреддина, нам следовало бы опасаться последствий. Но Себа-ханум уверена, что негодяи совершенно посторонние лица, враждебно настроенные к Фахреддину. Коль скоро это так, бояться нечего. Сокровищница эмира полна драгоценностей, подобных тем, каких лишилась наша Себа. Волосы за месяц отрастут. Приставная коса может помочь делу. Что касается вопроса о чести, и здесь нет ничего страшного. Негодяи запятнали не ту честь, которая была оказана ей вами, а честь Фахреддина. Возможно, знай они, что Себа-ханум носительница чести эмира Инанча, они не посмели бы совершить насилие.

Гнев эмира погас. Слова визиря показались ему разумными. Он вызвал хадже Мюфида и приказал:

– Принеси одежду Себы-ханум! Любая ее просьба для тебя - закон! Но обо всем этом никому ни слова.

Дздже Мюфид вышел.

Тохтамыш стал утешать Себу-ханум:

– В жизни часто случаются подобные неприятности. Человек не должен падать духом. Завтра же начни действовать. Постарайся увидеть Фахреддина и узнать, почему он не ждал тебя в роще. Если насилие над тобой-не дело его рук, пытайся заманить молодчика во дворец. Что касается Низами, вот мой наказ: не теряй из виду своих нищенок. Говоришь, у тебя отобрали яд? Пусть. У хазрета эмира его много. На этих днях надо покончить с семьей Низами. И он, и его жена Рена, и живущая с ними поэтесса Мехсети-ханум должны умереть!