Меч императора Нерона
Шрифт:
Теренций никак не ожидал такого вопроса, не был готов ответить.
Симон повторил:
— Так это Никий убил Агриппину?
— Я же не видел, Симон! — проговорил Теренций и, тут же почувствовав, что ответ вышел глупым, добавил: — Я ничего точно не знаю, откуда мне знать!
— Она, конечно, была не лучше своего сынка,— сказал Симон,— но все-таки убить женщину... А, Теренций, ты смог бы убить женщину?
— Я никого не убивал. Никогда,— с нескрываемой обидой отозвался Теренций.
— Ну, ладно,— Симон потянулся и дотронулся до
— Да, помню.
— Я попал в нехорошую историю, Теренций,— вздохнув, с грустью выговорил Симон.— Тогда я смог убежать от людей Онисима, но потом...
Он замолчал, неподвижно смотря вдаль. Теренций переждал некоторое время, потом решился спросить:
— Что? Что потом, Симон?
— Потом,— криво усмехнувшись, сказал Симон,— убили Онисима. Люди из римской общины христиан стали говорить, что это сделал Никий и что я помог ему в этом. Они охотились за мной, как за диким зверем. Каждый из членов общины считал за благо расправить-ся со мной. Мне пришлось бежать. Они охотились на меня, а римляне на них. Почти все они погибли. Ну, тебе это, наверное, известно. И я остался один. Совсем один, ты понимаешь это, Теренций?
— Я понимаю,— грустно заметил Теренций, подумав о своем.— Но почему ты не ушел из Рима совсем? Ты мог бы отправиться в Эдессу.
— Я мог бы возвратиться в Эдессу?! Я? — Симон постучал своим корявым пальцем по груди.— Как же я мог вернуться, Теренций, что ты говоришь?!
— Но почему же ты не мог вернуться? Там, наверное, остались твои родные.
— Да,— глядя на Теренция горящими глазами, вскричал Симон,— там остались мои родные, там остались мои друзья, там много чего осталось! Но как я мог уехать, если учитель Павел сказал, что я должен быть при Никии во что бы то ни стало. Во что бы то ни стало, Теренций. Во что бы то ни стало! Я слышал это собственными ушами.— Симон дотронулся ладонью до уха,— Ты понимаешь это?!
— Да, да,— осторожно покивал Теренций,— я понимаю, но ведь обстоятельства могли измениться, неужели учитель Павел не мог отменить своего...
— Учителя Павла нет,— быстро сказал Симон,— он умер. Разве ты не знал этого?
— Нет,— испуганно помотал головой Теренций,— мне неоткуда было узнать об этом.
— А Никий? — спросил Симон.
— Что Никий?
— Разве он не сказал тебе?
Теренций находился в замешательстве: сказать правду было невозможно, лгать не хотелось. Он ничего не ответил, только грустно посмотрел на Симона.
— Значит, он больше не разговаривает с тобой? — спросил тот.
Теренций отрицательно покачал головой:
— Мы уже давно... мы уже давно так... не разговариваем.
— Что же мне делать, Теренций? Скажи, что же мне делать?
— О чем ты, Симон, я не понимаю.
— Мне нужно увидеться с Никием,— твердо выговорил Симон, пристально глядя на Теренция.— Ты сможешь помочь мне?
— Я? — Теренций спросил так, будто
— Конечно, ты, кто же еще.
И тут Теренций сдался. Посмотрев на Симона взглядом, в котором было безраздельное страдание — теперь нескрываемое,— он ответил:
— Боюсь, Симон, я не смогу этого сделать.
— Почему же? Ты не хочешь?
— Я не могу.
— Но почему, почему, ответь!
Теренций ответил не сразу. Он долго смотрел себе под ноги, потом медленно поднял голову:
— Я маленький человек, Симон, что я могу! Я не имею права осуждать своего господина.
— Ты не раб, Теренций, ты не раб! — вскричал Симон, потрясая руками перед самым лицом Теренция.
Теренций грустно улыбнулся — грустно и виновато:
— Нет, Симон, ты ошибаешься, я раб. Я родился рабом и умру им, я ничего не могу с этим поделать. Это воля Бога — вашего или другого, я не знаю. Я хотел бы чувствовать, как ты, Симон, но я не умею. Я раб своего господина, кто бы он ни был. Я многое вижу, думаю, кое-что понимаю, но как я могу осуждать господина? Скажи, Симон, как?
— Значит, ты все-таки осуждаешь Никия? Ты имеешь на то свои причины? Скажи мне о них, Теренций.
— Я боюсь.
— Чего же ты боишься? Мы одни. Или ты думаешь, что я выдам тебя? Не бойся, я никогда этого не сделаю.
— Нет, нет,— Теренций отрицательно помахал рукой,— не в этом дело. Я не тебя боюсь и даже не Никия, я сам не знаю, чего или кого боюсь. Может быть, Бога, но я не уверен.
— Скажи,— жестко выговорил Симон, и это прозвучало как приказ, который Теренций не мог не выполнить.
Он произнес, прямо глядя в глаза Симону:
— Никий убил Онисима. Я знаю. Он ударил его ножом. Вот так.— И Теренций провел пальцем по горлу, от уха до уха.
Симон внезапно схватил Теренция за ворот, едва не опрокинув:
— Ты сам это видел? Ты сам это видел?!
— Нет,— почти прохрипел Теренций, пытаясь оторвать руки Симона.— Пусти!
Симон выпустил его, сел, тяжело дыша.
— Не видел,— потирая горло ладонью, проговорил Теренций.— Не видел, как все происходило, но видел Никия сразу после этого — он был весь в крови. В крови Онисима, Симон! Я помогал ему переодеваться, когда пришел император вместе с Афранием Бурром, командиром преторианцев. Я сам слышал, как Афраний сказал, что Никий разрезал его от уха до уха. Я сам это слышал, и я видел Никия... Верь мне!
— Я не верю тебе! — с угрозой сказал Симон.— Ты нарочно говоришь мне это, ты...— Он не закончил, задохнувшись, дернул головой.
— Ты просил сказать — я сказал,— Голос Теренция дрожал, на глазах выступили слезы (то ли от обиды, то ли от удушья).— Я не искал встречи с тобой, Симон, и не хотел тебе ничего такого рассказывать. Я говорил тебе это как... О Симон, если бы ты только знал, как же я одинок! — И Теренций, прижав ладони к лицу, зарыдал, трясясь всем телом.
Он почувствовал, как рука Симона коснулась его спины, и услышал у самого уха: