Меч императора Нерона
Шрифт:
Нерон пребывал в хорошем настроении и радостно обнял Никия. В лице императора не заметно было даже следов усталости, напротив, он казался бодр, как никогда.
— Рад тебя видёть, Никий. Ты как будто бы не очень доволен. Тебя плохо приняли в Афинах? Ну, что же ты молчишь?
— Нет, принцепс, я счастлив видеть тебя. Просто я...
Никий не успел договорить, вошла Поппея. Теперь на ней было легкое платье без украшений, что еще больше подчеркивало бледность лица.
— Просто он устал,— сказала она еще с порога,
— Он только начинается, дорогая Поппея,— благодушно ответил тот.— Мне кажется, все прошло замечательно. А как народ радовался моему приезду! Нашему приезду,— поправился он, перехватив взгляд Поппеи.
— Твоему,— сказала она,— твоему приезду. Но ты уже не мальчик, Нерон, чтобы не понимать...
— Что? Что я должен понимать?! — запальчиво прервал ее он.
— Что радость толпы ничего не значит,— спокойно продолжила она.— Сегодня толпа кричит «да здравствует», а завтра крикнет «долой». Причем с тем же рвением.
— Но будь справедлива, Поппея,— примирительно выговорил Нерон,— пока они не кричат «долой».
— Император не должен возбуждать собой толпу. Народ не должен радоваться, что ты управляешь им, он должен знать это. Человек радуется лакомству, но никому в голову не придет радоваться хлебу, который он ест каждый день.
— Ты считаешь, что я лакомство? — спросил Нерон, хитро взглянув на Никия.— Что ж, не вижу в этом ничего плохого.
Поппея осуждающе покачала головой:
— Когда лакомство надоедает, человек не может не только есть его, но и видеть. Или ты не понимаешь, о чем я говорю?
Нерон подошел, обнял ее за плечи:
— Успокойся, Поппея, позволь мне побыть лакомством здесь, в Афинах. В Риме я обещаю тебе стать хлебом. Ну, ты позволяешь мне?
Она недовольно передернула плечами, отошла в сторону. Нерон подмигнул Никию:
— Видишь, Никий, что значит быть женатым человеком. Императору достается от жены так же, как и простому смертному.
— Я тебе не жена! — глухо проговорила Поппея.
— Ну что ты, дорогая,— Нерон снова попытался ее обнять,— ты мне больше чем жена.
— Я не хочу быть больше,— зло бросила Поппея и, держа спину прямо, вышла в дверь, гулко хлопнув ею.
Нерон развел руками:
— Вот видишь...— Он вздохнул.— Или ты тоже считаешь, Никий, что она права?
— Я думаю, что она любит тебя,— осторожно произнес Никий.
— Любит? Вот как! — насмешливо и удивленно бросил Нерон и тут же отвернулся.— Ну ладно, увидимся на пиру. Иди.
Эта насмешливость Нерона более всего поразила Никия. Казалось бы, совершенный пустяк, но Никий почувствовал, что дни Поппеи сочтены. Возможно, не сейчас, возможно, много позже, но это обязательно произойдет — Нерон сломает любимую игрушку, отбросит лакомство, которое ему надоест.
Во время пира Нерон был весел, а Поппея
Впрочем, и гости, и сам император ничего не изображали, вскоре речи сделались бессвязными, вино поминутно проливалось из дрожавших в руках чаш. Наконец слуги стали уносить задремавших гостей. Император держался едва ли не дольше всех — смотрел перед собой осоловевшими глазами, что-то несвязно бормоча. Слуги стояли в нерешительности и взялись за него лишь тогда, когда голова императора окончательно упала на подушки.
Никий выпил мало, но все равно, возвращаясь туда, где жил (этот дом находился в нескольких кварталах от резиденции наместника, в которой остановился император), чувствовал сонливость и неприятное сжатие в голове.
Раздевшись с помощью слуг, он упал на ложе и тотчас уснул. Проспав некоторое время, он вдруг ощу-тил безотчетную тревогу и открыл глаза. И тут же, вскрикнув, вжался в подушку затылком. Над ним склонилось женское лицо, внимательно и строго на него глядя. При слабом мерцании светильника (Никий боялся полной темноты) он не сразу узнал Поппею.
— Не удивляйся, Никий, это я,— произнесла она необычайно мягко, что никак не вязалось со строгостью ее лица.
— Ты? — Никий все никак не мог преодолеть испуг.— Но как же?..
Он хотел подняться и уже сделал движение, пытаясь опереться на руки, но Поппея сказала:
— Нет, лежи,— и положила ему руку на грудь.
Он вздрогнул от ее нежного прикосновения, но невольно посмотрел за ее спину, на дверь. Она поняла его взгляд, сказала, улыбнувшись:
— Да, слуги видели меня, не могли не видеть.
— Но тогда...— Никий не скрывал испуга, но уже по другому поводу.
— Думаю, они будут молчать. По крайней мере, мы не в Риме, где стены имеют уши, а каждый слуга — шпион наших врагов. Они, конечно, заговорят, но пока это дойдет до тех, кто может повредить нам...— она грустно усмехнулась,— будем ли мы еще жить в то время!
— Что ты имеешь в виду, я не понимаю?
— Я имею в виду, Никий, то, что мы единственные в окружении Нерона, кто может помочь друг другу. Ну, и ему, разумеется.
Последнее она произнесла с нескрываемым презрением.
Никий находился в замешательстве. Рука Поппеи все еще лежала у него на груди — ему было и приятно, и страшно, он ничего не понимал.
— А Нерон? — спросил он первое, что пришло в голову, чтобы только не длить тревожное молчание.
— Он спит, ты же знаешь. У нас есть время до утра.