Меч истины

Atenae

– Аяна, расскажи мне про готов.

Она не поднимает глаза, это даже приятно, прежде дыры во мне прожигала.

– Они пришли два года назад с севера. Их три сотни. Заняли место в пойме.

Так, вся степь от реки и на восток принадлежит роксоланам, от реки и до гор на западе угнездились амазонки. Пришельцам досталась земля в низине, заболоченная и неплодородная. Почему всё так скверно, а? Кто-то подсовывает разгадку, а от этой разгадки жутко.

Итак, стравить амазонок с сарматами, ослабив

тех и других – интересная затея. И если стрелком окажется Теодорих… Что-то не хочется мне думать о такой возможности! Она пахнет войной. Что я стану делать, окажись оно так? Решить не успел. Дорога к готам оказалась короче, чем хотелось бы. Впрочем, может, оно и к лучшему: сегодня солнце жарит наконец-то по-летнему, а у нас труп во вьюке.

Селение за крепким частоколом такое, как всегда строят германцы: длинные дома, крытые дерном, вытоптанная площадь в центре, где собираются мужчины, чтобы вершить дела. Я словно впервые увидел их гордую бедность: умирать будут, а на поклон не пойдут.

У ворот пришлось назваться:

– Едет Визарий, Меч Истины, по важному делу.

Никогда я не слышал про Вульфилу, видно он из не самых удачливых вождей. Удачливые с Аларихом на запад ушли, а этот здесь застрял между сарматами и амазонками. Вульфила, впрочем, обо мне слыхал. Мы встретились на той самой площади. Он вышел навстречу, отирая длинные усы от пива. У Вульфилы спокойные глаза, даже весёлые.

– Ты, верно, привёз тело Гейзериха? – спрашивает он.

– Мне пришлось его убить, - отвечаю я.

Спешиваюсь и отвязываю вьюк с покойником. Мои спутники всё так же сидят на лошадях.

Подходит, разглядывает тело, одобрительно щелкает языком:

– Немногие могли драться с Гейзерихом на равных. А уж уложить его собственным ножом! Ты добрый воин, Визарий.

Он на голову ниже меня, я вижу седую макушку. Она ни о чём не говорит. Мне нужны его глаза.

– Он покушался на женщину.

– И ты убил его. И до сих пор жив. Можешь не рассказывать, я знаю вашу Правду Мечей. А если бы и не знал, мне хорошо известен нрав Гейзериха. Странно, что никто не пришиб его до тебя! И тому дураку повезло, который ушёл живым.

– Он не был виновен, - отвечаю я.

Вульфила, наконец, поднимает лицо:

– Я рад, что ты приехал, Визарий. Странные дела творятся в округе.
– А потом вдруг улыбается почти проказливо.
– Есть хорошее пиво. Будешь?

Вот за что люблю германцев: если они приняли тебя, как гостя, то от еды треснет живот, а от напитков голова. Впрочем, это у всех варваров одинаково. И если бы, не дай Боги, у Вульфилы кончились припасы, он повёл бы нас по всем домам селения – добавлять до нужного состояния. Пиво у него крепкое. Я его не слишком люблю, но не оскорблять же хозяина. Хорошо, что он сам понимает наше положение и не настаивает.

– Ты хотел выдать дочь за Гаяра? Мне жаль его.

– Девочка увидела его на торгу прошлой весной и влюбилась без памяти. Хотя на мой вкус он был не слишком красив. Ты знаешь, у нас не любят черноволосых.

Но воин хоть куда! С моим Теодорихом они мерились силой, и не всегда сын готов был победителем.

Кажется, Вульфила собирается сказать мне что-то важное.

– Они дружили?

– Как родные братья. Целый год почти неразлучны. Потом он сватался к дочери. Так у моего племени появилась надежда.

Он понижает голос, косясь на Лугия и Аяну. Можно не волноваться, их больше занимает блюдо кровяной колбасы. Кошачьи уши галла не пропустили ни одного вздоха, но Вульфила об этом не знает.

– Ты понимаешь, Визарий, каково нам здесь? Эту землю нельзя пахать. А скот не пасётся в болоте.

– Роксоланы были щедры?

– Они согласны поделиться долиной.

Да, всё прекрасно. За вычетом того, что половину долины занимают несносные бабы, которые ни с кем не будут делиться. Вульфила, ты ведь умён, почему ты говоришь это мне? Знаешь, как Меч Истины может этим воспользоваться?

Германец вздыхает:

– Визарий, ты очень умён. Разберись и сделай так, чтобы кровь не легла на готов. Мои люди ни при чём, даю тебе слово!

Боюсь, твоего слова мало, вождь. Но меня радует, что ты можешь его дать.

Дочь вождя Хильда прислуживает нам у стола. Славный обычай: девушка знатного рода не боится труда. Мне всегда нравилось это в германцах. Случись что, за бедняжкой не придётся ходить, как за редким цветком, что растёт лишь под стеклом. А ведь Хильда и напоминает цветок: тонкая, лилейно белая. Редко видел подобное совершенство. Поговорить бы с ней. Хотя тут лучше справится Лугий. Но мой друг очень занят. Аяной. И как ему удаётся заставлять её хранить спокойствие? Гляжу искоса и тут же отворачиваюсь – она смотрит на меня. Вот таких глаз у неё ещё не видел. Спокойна и задумчива. Изучает что-то на мне. Что там может быть интересного? Кажется, с этой стороны можно не ждать беды.

Вульфила не препятствует, когда я выхожу из-за стола и нагоняю Хильду.

– Ты позволишь мне спросить тебя, славная дочь готов? Я вместе с тобой скорблю о женихе, но моя задача – найти его убийцу.

Девушка смотрит голубыми глазами, в них словно лёд сверкает. Нет, не лёд – слезинки, прозрачные, как родниковая вода. А по лицу не заметно.

– Я не скорблю, пришелец. Но ты можешь спрашивать.

Она меня искренне изумила.

– Не скорбишь?

– Дочери готов не пристало скорбеть о том, кто отдал сердце другой. А что чувствую я, о том не узнает ни моя подушка, ни мой гребешок.

Так вот чем объясняется этот вид - горе, покрытое льдом.

– Ты знаешь наверняка, что у Гаяра была другая?

– Я видела их, и не раз. Чумазая амазонка сарматских кровей. Они встречались почти каждый вечер, - её лицо искажает судорога, но Хильда всё же твёрдо заканчивает. – А потом она его убила.

Теперь я, по крайней мере, знаю, куда Зарина ездила. Но каков поворот!