Меч Немезиды

Корецкий Данил Аркадьевич

– Здорово, Колюня, – Лисицин не подошел к вставшему навстречу Дуксину и, осмотревшись, плюхнулся на обитый кожей диван у стены. Раньше он комплексовал, стеснялся этих богатых и образованных, даже учиться хотел, словарик непонятных слов стал почитывать… А оказалось, что он-то ничуть не хуже и не дурнее всего этого отребья, даже совсем наоборот!

– Как жизнь молодая? Почем опиум для народа? Не надоело честных людей дурить?

Но Дуксин не был расположен к шуткам. Напротив, сейчас он был настроен очень серьезно.

– Какой

опиум? И кого это я обманываю, Петр Сергеевич? Это вам что-то лишнего наболтали…

– Чего-то ты совсем без юмора. Я пошутил, – на губах Пита появилось некое подобие улыбки. – Да ты сядь, не отсвечивай. В ногах правды нет, Колюня. Там, за проволокой, каждый миг используют, чтобы посидеть неподвижно. Опустился на корточки, локти на колени положил, и отдыхаешь! Тебя бы туда на пяток лет – тогда бы жизнь понял, не суетился бы, не мелькал, не трусился б по пустякам… Если б выжил, конечно…

Пит сделал знаки троим зашедшим с ним подручным, определяя дислокацию каждого.

Соболь был облачен в вышедший из моды малиновый двубортный пиджак, который самому бывшему арестанту казался верхом элегантности и шика. Как ни странно, пиджак несколько облагородил его непривлекательную и устрашающую внешность. Он стал за дверь и, засунув руки в карманы, прислонился к стене.

Леха Толченый – молодой парень лет двадцати, в спортивном костюме, черной кожаной куртке и белых, изрядно замызганных кроссовках, был похож на студента-ботаника, любителя компьютера с мозолью на заднице. Небесно-голубые глаза на первый взгляд являлись эталоном чистоты и невинности. На второй было заметно, что в них нет никаких мыслей и чувств: отшлифованные осколки бутылочного стекла – и только. Подчиняясь пальцу Пита, он залез в массивный платяной шкаф.

Пыж как всегда был в просторных штанах, удобных для драки ногами, черном джемпере и кожаном пиджаке. Он стал по другую сторону двустворчатой двери.

Дуксин покорно вернулся на свое место и в очередной раз вытер пот со лба. Сейчас он почувствовал себя несколько уверенней. Но теперь в душу заползла другая тревога.

– А вы их что, бить будете? – опасливо спросил он.

– Бить? – ужаснулся Лисицин. – Да ты что! Разве можно? Поговорим по-хорошему, они все и поймут!

На лице коммерсанта отчетливо отразились сомнения.

– Это вряд ли. Вы их не видели…

– Это, Колюня, не твоя печаль. Мы будем к консенсусу приходить. Знаешь, что такое консенсус?

Хозяин кабинета кивнул.

– Помнится, мы насчет ланча договаривались. Верно, Колюня? – Похоже, что сегодня Лисицин был в крайне благодушном настроении. Даже его надтреснутый голос не казался таким каркающим, как обычно. – Или запамятовал? Я не помню, говорил ли тебе, что есть такое смешное слово?

– Говорили, – Дуксин кивнул. – Сейчас Алла Семеновна нарежет бутербродов…

Лисицин вытянул губы трубочкой, будто хотел присвистнуть. Но не сделал этого.

Свистеть в камере западло. Эта привычка переносится и на другие помещения.

– Семеновна! Вот даже как? Ничего себе! А с виду обычная мокрощелка!

Дуксин потупился. Грубость Пита была ему неприятна. Но он промолчал.

– Чего нам сухомяткой давиться? – продолжил Пит. – А вот кофе пусть принесет. Сделаем дело, Колюня, а потом ланчевать поедем. За твой счет, конечно. Но сперва отморозков твоих будем линчевать!

Лисицин рассмеялся внезапному каламбуру.

– Кстати, они больше не объявлялись? Не звонили?

– Нет, – Николай Иванович покачал головой и склонился к селектору.

– Аллочка, принеси, пожалуйста, нашим гостям четыре чашечки кофе.

– Вот, уже Аллочка, – живо отреагировал Пит, передразнивая интонации Дуксина. – Это уже ближе к теме. А жена твоя, Колюня, знает, что у тебя тут Аллочка пасется? И что ты регулярно дерешь ее во все щели?

Генеральный директор «Карат плюс» покраснел и хотел что-то ответить, но Пит не дал ему такой возможности.

– Ладно, в конце концов, это твое личное дело, Колюня. Сколько, ты говоришь, на тебя отморозков наехало?

– Четверо, – в очередной раз терпеливо ответил Николай Иванович.

– Нормально, – Лисицин кивнул, обменявшись многозначительными взглядами с Соболем и Пыжом.

– Будем ждать. Нардишек у тебя тут нет?

– Нет.

– Жалко.

Через пять минут в кабинет вплыла Аллочка с подносом в руках, на котором дымились четыре чашки кофе. Девушка поставила их на низенький столик возле дивана, когда она наклонилась, Пит впился взглядом в рельефные очертания ягодиц под кожаной мини-юбкой.

Дуксин перехватил этот взгляд и подумал, что, по большому счету, между Битком и Лисициным нет никакой разницы. Ни для него, ни для Аллочки.

Пит взял с подноса одну из чашек с ароматным кофе. Соболь, следуя примеру шефа, подхватил вторую и тут же стал на место.

– Угощайся, Пыж, – обратился Лисицин к водителю. – Дармовщинка же.

– Не, спасибо, – отказался тот, не двигаясь с места. – Я не хочу.

– Очко играет? – Пит пожал плечами. – Дело твое. Лехе в шкаф не предлагаю, значит, у нас лишнее образовалось. Может, тогда ты выпьешь, Колюня? Чего добру пропадать!

– Не могу. У меня в горло ничего не лезет. Я уже два дня не ем…

– Напрасно, исхудаешь…

Пит быстро выпил свою чашку, Соболь отпил половину и поставил ее на место. Наступила томительная тишина. Но ненадолго. Было десять минут второго, когда в приемной раздались тяжелые шаги и грубые голоса, обе створки двери распахнулись, прикрывая Соболя и Пыжа. На пороге нарисовался Биток, за ним вошли остальные.

Соболь сунул руку под пиджак, Пыж тоже залез в карман. Дуксин побледнел, на лице проступили крупные капли пота, руки взмокрели, и он спрятал их под стол.