Меч Тамерлана
Шрифт:
Видмонт не сказал племяннику о том, что коли с ним что-то случится, сестра-жрица его проклянет — а отец, чего доброго, прикажет отрубить ему голову! Но и зачем Витовту о том знать? Хоть племянник уже и немолод — четвертый десяток лет пошел! — а все же не растерял он юношеского задора и глупой смелости человека, ни разу не испытавшего остроту вражеской стали на собственной шкуре…
Сын же Кейстута, невольно спасовавший под яростным напором дяди — отчитавшего его также свирепо, как в детстве! — с горькой обидой закусил нижнюю губу. Ему не осталось ничего иного, как стоять на месте — и бессильно следить за
На левом крыле закипела еще более упорная, кровопролитная сеча… Но не менее яростно сражаются и окруженные на правом крыле тевтонцы, упрямо рубящиеся с русью и литвой. Легкие всадники Бутрима уже зашли крестоносцам в тыл — но не смогли прорваться за линии английских лучников и тевтонских кнехтов.
Да, окруженные немцы обречены — но понимая это, они стараются забрать с собой как можно больше рыцарей противника… И увы, флангового прорыва и охвата крестоносцев в ближайшее время не предвидится. Даже потеряв большую часть рыцарства, комтур сумеет отвести остаток войска в замок и сядет в продолжительную осаду. При этом запасов еды в Троках хватает — чего не скажешь о продовольствии, собранном в обозе Витовта. На действительно длинную осаду еды литовцам явно не хватит…
У наследника Кейстута еще теплилась надежда на прорыв литовской и жмудинской пехоты в центре — но эта надежда развеялась с первым залпом многочисленных орденских арбалетчиков. Потери наспех собранных пешцев, толком не защищенных броней (а щиты болты вполне успешно прошивают!) кажутся просто огромными… Все же литва отчаянным рывком добралась до линии надолбов — но там их встретили копья и алебарды немецких кнехтов. И литовская пехота не смогла пробиться, откатилась назад — чтобы вновь попасть под залп болтов. И уже в панике, без всякого порядка бежать назад…
Нет, это еще не поражение. Но комтур получил возможность перебросить большую часть пехоты на левый фланг! И только Витовт разглядел, как перемещаются вражеские копейщики и арбалетчики, как в тылу его собственной рати вдруг показалась многочисленная колонна всадников… С тревогой обернувшись назад, он поначалу даже облегченно выдохнул, разглядев знакомый литовский стяг с фамильным гербом «Погоней». Отец прислал подкрепление с кем-то из братьев? Как кстати!
Но радость Витовта мигом улетучилась, как только он увидел склонившиеся к земле пики всадников, направивших коней в сторону русских пешцев — и его собственной хоругви! А разогнавшиеся для тарана рыцари все как один, дружно закричали — проревев имя своего вождя:
— Скиргайло!!!
Глава 9
Листопад (октябрь) 1382 года от Рождества Христова. Земли Смоленского княжества.
…- Ну, Иван, рассказывай — что видел, что язык сообщил?
Казачий голова Иван Коваль не растерялся перед собравшимися в шатре князьями — ответил он степенно, с достоинством:
— Сами мы видели немногое. Разъезды из литовских татар, что Корибуту на службу пошли, вражью рать сторожат крепко… Но один дозор мы перехватили — поганых побили, и языка увечного взяли. Он и поведал нам о силе ворога.
Даниил Пронский, присутствующий
— А где же сам пленник? Пусть он все нам и поведает!
Казак коротко мотнул головой:
— Нет его. Помер.
Невесело усмехнулся старый князь Олег Иоаннович Рязанский, знакомый с тем, как татары и сами казаки (много чему научившиеся у степняков) допрашивают «языков». Точнее сказать, выпытывают – ибо раскаленный на огне кинжал для них служит лучшим средством общения. Неудивительно, что полоняник до разговора с князьями не дожил!
— Ничего — уверен, перед концом поганый поведал всю правду. Не томи, казаче, говори — каковы силы Корибута?
Голова легонько поклонился рязанскому князю:
— Ляхов чуть больше двух тысяч. И столько же сторонников самого Корибута — включая три сотни наемников-татар.
Дмитрий Ольгердович не сдержал возгласа:
— Три тысячи ляхов ударили по нам из засады — но мои вои бились крепко, хоть ворог и был в два раза сильнее! Выходит, треть польских рыцарей под Вщижем в землю положили…
Святослав Смоленский негромко заметил:
— Только твоих дружинников пало еще больше. Полторы тысячи ратников возвращались с тобой в Брянск и Новгород-Северский! А вывел ты из сечи всего три сотни воев, Дмитрий Ольгердович…
К удивлению прочих, Брянский князь не вспылил и не обрушился на Смоленского князя с гневной отповедью, только хмуро бросил:
— Сам бы в той сече много дружинников сохранил бы? Говорю же, ляхов вдвое больше нашего было…
Святослав хотел ответить, что он ни за чтобы не сунулся в волчью пасть без разведки, но смолчал, понимая бесполезность свары. А слово взял молодой, но пользующийся огромным авторитетом князь Владимир Храбрый — негласно оспаривающий главенство с Андреем Полоцким:
— Не меньше четырех тысяч всадников у Корибута. У нас же силы поскромнее — три сотни дружинников Дмитрия Ольгердовича, семь сотен полоцких всадников, тысяча воев Смоленска. Ну и мы с Олегом Иоанновичем и Даниилом Владимировичем привели полторы тысячи всадников… Да казаков Коваля две сотни.
Андрей Ольгердович задумчиво заметил:
— Чуть более четырех тысяч со стороны ворога — и свыше трех с половиной тысяч у нас. Расклад не в нашу пользу, но все же и подавляющего преимущества Корибут не имеет.
«Храбрый» только головой покачал:
— Великого преимущества не имеет, но все же силами превосходит. Кроме того, нам следует думать не о великой сече с ляхами и литвой, после которой останется три сотни ратников. Надо мыслить о победе над Корибутом! Победе убедительной — добытой с наименьшими для нас потерями. Или забыл князь Полоцкий, что в вотчину его вошли немецкие рыцари и дружина Скиргайло? Главная битва у нас еще впереди!
Андрей Ольгердович ничего не забыл… Тремя седьмицами ранее состоялась битва литовской рати под началом Витовта — и войска тевтонцев. Витовт вроде бы и неплохо начал бой, имея численное превосходство над ворогом — но в ключевой момент сечи на подмогу немцам пришел родной брат Ягайло, мятежник Скиргайло… Прославленный рыцарь, пользующийся немалой любовью самих литовцев; впрочем, ударить в спину сородичам «рыцарь» никоим образом не постеснялся.