Меч Тенгри (сборник)
Шрифт:
– Принимайте работу! Ворота готовы, – Мустафа улыбнулся шире обычного, а голос его показался Самату каким-то чужим, слишком сладким.
«Неужто отец настолько хочет угодить хозяйке? Зачем? Ворота ведь и так хороши», – подумал Самат.
– Я не могу принять ворота, я их не заказывала, – хозяйка вальяжно отвернулась и сунула в рот тонкую сигарету. – Ренат Асхатович вечно что-нибудь выдумает. Все люди как люди – железные ворота ставят, а этот… Хочу, говорит, чтобы как в деревне! Из дерева! Тьфу…
Дым от сигареты кудряво стремился в небо. Самат
Мустафа задумчиво поглядел в небо:
– Ренат Асхатович знает, что делает. Железо это железо. Холодное. А у дерева душа есть.
Хозяйка рассмеялась:
– А ты, я смотрю, философ, Мустафа! Душа! Да где она? И что мне с неё?
– Ну… Дерево тёплое.
Женщина только рукой махнула и выбросила окурок в урну. Мустафа ухмыльнулся, а Самат поразился тупости хозяйки! Да все на свете знают, что у дерева есть душа!
– Мы хотели сегодня уехать, – сказал Мустафа.
– Придётся ещё на одну ночь остаться, – возразила хозяйка. – Надо дождаться Рената Асхатовича. А то отругает, что я вас без его ведома отпустила. Куда торопитесь-то? Отдохните маленько! Спуститесь к озеру, искупайтесь. А то всё в трудах, трудах… – и она, отворив тяжёлую дверь, скрылась за ней.
– Да мы вообще-то не отдыхать приехали! – недовольно проворчал отец и, махнув рукой, пошёл в сторону гостевого домика.
Солнце поднималось всё выше, становилось жарко. Самату хотелось купаться… Будто прочитав его мысли, отец предложил:
– Хочешь, сходи окунись. А я в город сгоняю, гостинцев прикуплю.
От радости Самат запрыгал, как разбаловавшийся жеребёнок. И дал дёру в сторону озера. «Далеко не заплывай!» – крикнул вдогонку отец, но сын, кажется, не расслышал.
На берегу он скинул одежду и вбежал во спасительную ласково-прохладную воду. На озере никого не было – Самат заметил это, когда вынырнул: «Надо было без трусов!..» – с досадой подумал мальчуган. На другом берегу ели опустили лапы в воду. Самат проплыл немного и перевернулся на спину.
Невыразимо голубое небо улыбалось ему, озеру, всей земле. Как хорошо лежать на воде и глядеть в синеву!.. Как хорошо!.. Мысль о матери резанула душу. Не сможет мать поглядеть в небо, она теперь сама там, – так, кажется, говорит бабушка. Хоть Самат и не увидит мать – она, должно быть, постоянно глядит на него, – от этой мысли стало легче. Вспомнилась сестрёнка Гульфия… Соскучилась, наверно, по отцу, по брату…
Ох и жаркое же нынче лето! Преодолевая зной, Самат дошёл до студёного гостевого домика. Вероятно, его построили в этом году, потому что стены крепко пахнут сосновой хвоей. Посередине комнаты – кровать отца, чуть дальше – дверь, а слева у стены – топчан, где спал Самат. После полуденного солнца в теневом домике, казалось, было сумеречно. Мальчик приблизился к топчану, чтобы лечь, но вдруг заметил голые женские колени. Приглядевшись, он узнал дочь хозяина. Лежит себе, глаза, будто маслом подёрнуты, приоткрытый рот лоснится пухлыми губами.
– Чё
Стараясь не глядеть на её ноги, Самат присел. Несмотря на то, что белые ляжки напомнили мальчику не что иное, как столбы ворот, у Самата закружилась голова от близости какого-то глубинного, животного жара, который исходил от девочки.
– Тебя как звать-то?
– Самат.
– Самат… Саматлор, – девочка схватила мальчика и опрокинула его на себя.
Будто обжёгшись, Самат метнулся в сторону. Девчонка засмеялась:
– Тебе лет-то сколько?
– Тринадцать… Через десять месяцев четырнадцать.
– Хм, мы с тобой ровесники! А ты ещё, оказывается, салага, – девочка мягко толкнула Самата.
Тот не отреагировал. Бесстыжая приподнялась на локте и посмотрела на Самата так, будто готова была растерзать.
– Мальчишка! – Дочь хозяина порывисто обняла его и попыталась впиться губами в плотно закрытый рот. Через мгновение Самат отбросил её, и девчонка рассмеялась пуще прежнего, спрыгнула с топчана, оправила юбку и сказала:
– Эх ты, деревня! Не вешай нос, я тебя всему научу! Ночью приду, двери не запирай только! – и убежала.
Одурманенный, Самат долго сидел на топчане. Приятный, успокаивающий сосновый запах перебила подушка, от которой сладко пахло девчонкой. Самат раздражённо перевернул подушку. «Научит она меня! Да я сам… Кого хочешь…» На душе скребли кошки, хоть Самат и повёл себя пристойно, ему было как-то непростительно стыдно…
Мальчик и не заметил, как вернулся отец. Сбросив рюкзак, отец спросил:
– Чего в темноте сидишь? – отец рванул шторы в сторону. – Загорать надо!
Мустафа присел рядом с сыном. Отец был в хорошем расположении духа, кажется, немного поддавший…
– Чего нос повесил?!
– А?..
Мустафа вдруг резко переменился, крепко прижал Самата к себе:
– Сыно-о-ок! Осиротели ведь мы с тобо-о-ой!
Как же некрасиво, нелепо, противно плачут взрослые! Самат почувствовал у себя на шее горячие слёзы отца, и сам не сдержался. Вдвоём поплакали, вспоминая мать. Вскоре Мустафа взял себя в руки, размашисто утёр нос.
– Так, хватит! Работу сделали – будем праздновать! – И принялся выставлять на стол гостинцы. – Налетай, сынок! Ешь! – Мустафа достал бутылку водки.
– Пап, не пей…
– Я немножко, сын. Работу же сделали. Хорошо сделали.
Отец и сын долго сидели за столом. У Самата слипались глаза, но он отправился в сад, ждать девчонку. Долго стоял в кустах смородины, глядел на хозяйские окна. Свет горел, но девчонка так и не пришла. Самат вернулся в гостевой домик, запер дверь. Через окно в домик прокрался лунный свет, Самат лёг на топчан, задремал… Вскоре услышал сквозь сон странное копошение. Отец, что ли, не может уснуть, ворочается? Мальчик приподнял голову и на соседней кровати различил женский силуэт. Голая баба сидела на отце, будто на коне, а волосы у ней растрепались, как у ведьмы. Сразу вспомнились слова дочки хозяина, что обещалась прийти и не пришла…