Меченая: Скала
Шрифт:
подозревает, что точная копия большинства из них сейчас обживает просторы Оазиса,
дышит свежим воздухом, пытается выстроить жизнь заново, возможно решает снова
завести семью, детей — передать их общий ген потомству, выполнить миссию
возложенную природой.
Этот жилой корпус станции люди называют домом. Таким громким и печальным
словом. Всем им сказали, что территория для заселения — Оазис, — полным ходом
застраивается и подготавливается
всему, просто оказался слабейшим, раз в Оазис повезло отправиться не им, а их точным
копиям. Логика.
Не скажу, что здесь плохо. Точнее плохо, но только для меня. Я просто не могу
существовать в подземной консервной банке и при этом радоваться жизни, или хотя бы
делать вид. Здесь отличные люди, вкусная еда, горячая вода, чистые простыни. И полное
отсутствие солнца. Для меня это клетка. Для них — дом.
Кажется, мой ген давно должен был сдохнуть. Понимание происходящего, модель
идеальной жизни в моей голове слишком не правильная — не подходящая под замыслы
природы. Уверена, меня давно не должно быть в живых. Я «косяк». Исключение из
правил. Как там Дженни говорила? Бельмо на глазу? Белая ворона? И она попала в точку!
В прочем… сама Дженни оказалась ничем не лучше.
Душ – завтрак – анализы – тесты – обед - время отдыха – ужин - приём
успокоительных препаратов и прочих прописанных медикаментов – кино - сон.
Психбольница.
Мне жаль этих людей, в отличие от тех, кому повезло попасть в Оазис.
Счастливчики хотя бы не под землёй. Их кожа не зудит от постоянного искусственного
освещения.
Охранников нет, но на остальную территорию станции не попасть — двери
заперты, и без ключ-карты их не открыть. Да и если открою, что изменится? Как я без
оружия прорвусь через охрану? Как попаду на поверхность? Как найду Чейза?
Да и разве это не он обещал меня найти?
Где вообще его носит?! А что если от него уже избавились?..
Стены давили на меня, серо-синяя обстановка заставляла задыхаться. Я
становилась параноиком! Грёбаным параноиком!
В жилом корпусе хватало рабочего персонала, но никто из них понятия не имел о
каком Чейзе вообще идёт речь. И чем чаще я получала такой ответ, тем сильнее
становилась моя паранойя.
От него избавились. Точно. От него избавились.
Третий день. Четвёртый. У меня перестали брать анализы и прописали какие-то
жёлтые таблетки под видом успокоительных. Я смывала их в унитаз. Предварительно
опустошая желудок.
Чёрт. Это точно психушка. А жилой корпус — место избавления от
Бинго! Я была уверена в этом пять минут назад, пока не передумала и решила, что скорее
всего над нами будут ставить опыты, быть может пустят на органы, но убивать не станут.
Анна не появлялась.
Я искусала губы в кровь. Снова взялась за привычку грызть ногти. И практически
не спала — в потолке над моей кроватью скоро появится большая дыра.
Понимание того, что если продолжу в том же духе, то стану неврастеничкой и
закончу свои дни здесь же — в подземной консервной банке, как снежный ком свалилось
на голову на седьмой день моего пребывания в жилом корпусе.
Брожение из угла в угол и «Титаник» третий раз за неделю, потому что
большинство здешних дам оказались сумасшедшими поклонницами мистера Ди Каприо,
кому хочешь крышу с места сдвинет.
А на утро восьмого дня в главные двери ведущие вон из корпуса, вошла Анна, а
вслед за ней белокурая девушка в белой сорочке и больничных тапочках. Кристина.
Мои ноги со свистом рванули с места. Кажется, я даже кого-то зацепила плечом и
даже не потрудилась извиниться — а здесь так принято, чёрт возьми!
Это была Кристина! Она самая! Настоящая! Живая и здоровая!
Моя девочка…
Я не слышала, что говорила мне Анна, потому что кровь бурлила в ушах под
громкий аккомпанемент сердца. Все звуки были размазанными, как туманная дымка. Я
звала её. Звала Кристину. Держала её миленькое личико в своих ладонях, заглядывала в
почти прозрачные серые глаза… В такие пустые, безжизненные глаза. Я исследовала её
тело на наличие укусов, но быстро бросила это дело: если бы рафки заразили Кристину,
она не была бы сейчас здесь — в жилом корпусе.
Но она не отвечала. В её глазах не было абсолютно ничего. Никаких эмоций, никак
признаков узнавания, или наоборот недоумения. Она казалась выпотрошенной, лишённой
души оболочкой. Такой странной, такой холодной и недосягаемой, как самая далёкая
звезда в небе.
Анна наконец достучалась до моего сознания, требуя, чтобы я отпустила и без того
напуганную девочку.
— В каком месте она напугана?! — закричала я на Анну, как будто это она напала
на неё в Ангеле и превратила в… это. — Что с ней такое?! Почему она молчит?
В бесконечных отчаянных попытках я заглядывала в лицо Кристины, надеясь
разглядеть в нём признаки жизни. Но их не было. Никаких.
Невидимая удавка сдавливала горло, ярость закипала в венах. Мне хотелось