Мечник. Око Перуна
Шрифт:
– Амир аль-Гасан склоняется перед достойнейшим из воинов. Потерпеть поражение от такого меча и при этом остаться живым – величайший подарок судьбы. Он просит славного северного князя принять обещанный им приз.
– Скажи ему, Архимед, что приз мне его и даром не нужен. Пускай себе рабыню оставит. Что она будет делать на драккаре, да еще с дитем? Да еще, я вижу, женщина довольно красивая, хоть и измождена. Еще передерутся мои парни из-за нее. Да и сынок ее вон волчонком смотрит. Не, пусть обратно забирает.
– Купец говорит, что не может взять подарка назад. Подарок
– Нет, ну вот купчина бестолковый! Раз не может взять назад, пусть на волю отпустит. Или отдаст тому славянскому юноше, который за нее так остервенело сражался.
Харальд вложил в ножны меч и уселся обратно в кресло. Купец остался стоять посреди помоста.
– Нет, этого он сделать не может. Отдать проигравшему награду – унижение для честного состязания. Отпустить на волю тоже никак нельзя. Такие поступки рождают лишние надежды у челяди. Толкают их на необдуманные поступки. Ему придется ее убить.
– Не будет же он поганить убийством славный пир? И вообще пусть катится в Хель со своей рабыней, не нужна она мне!
Архимед поднял брови:
– Извини, Харальд-конунг, я такого почтенному купцу сказать не могу.
Харальд уже отрезал себе ломоть свинины и наливал новую порцию меда:
– Ох, Архимед, на то ты и ученый, скажи ему что-нибудь вежливое, чтобы он наконец от меня отстал и дал поесть спокойно.
Архимед почесал в затылке, придал лицу как можно более почтительное выражение и промолвил:
– Славный Харальд-конунг просит передать почтенному купцу Амиру ибн Хабдель-Гасису аль-Гасану, что чрезвычайно польщен оказанной ему честью. Этот день никогда не изгладится из его памяти. Он считает почтенного купца Амира ибн Хабдель-Гасиса аль-Гасана достойнейшим из противников, с которым ему доводилась скрещивать клинки. Только превратность легкокрылой судьбы отдала победу в его руки. Поэтому он приглашает почтенного купца продолжить прерванную трапезу во славу хлебосольного хозяина эмира-воеводы и оставить мысли о судьбе ничтожной рабыни на потом.
Сарацин оказался вполне удовлетворен этой речью. Он тоже уселся в кресло, налил в глиняную плошку сыто и принялся потягивать.
Толпа угомонилась, люди стали расходиться, доедать, допивать то, что осталось от угощения.
Однако день еще не исчерпал всех неожиданностей.
На площадь через ворота тына въехал всадник. Конь его статью походил на огромного жеребца воеводы Воебора. Да и сам он был столь же широк в плечах, но существенно уже в талии и моложе. Более ничем всадник примечателен не был. Оружие было зачехлено, шлем приторочен к седлу. Конь брел устало, его хозяин выглядел понуро. Видно было, что они проделали долгий путь.
Его появление не привлекло ничьего внимания, и только Белка, увидев его сгорбленную фигуру, пребольно ткнула Доброшку локтем в бок.
Доброшка, сидевший рядом с Белкой на травке в тени дикой яблоньки и перебиравший содержимое своей котомки, ойкнул, с недоумением воззрился сначала на нее, а потом туда, куда указывал ее палец:
– Смотри!
– Ого! Неужели…
Теперь уже Доброшка
– Чего пихаешься?
– Смотри.
– Чего там?
– Открой глаза и увидишь.
– Не хочу я глаза открывать. Мне и так плохо.
– А будет лучше. Или хуже, я не знаю.
– Да что там такое?
– Вставай! – хором прокричали Доброшка и Белка. И тогда юноша в самом деле открыл глаза и сел рядом.
– Ну, чего вы там такое увидели? Чудо трехголовое?
Белка молча указала на пересекающего площадь всадника.
– Ого, Илья! – только и смог вымолвить Алешка.
– Окликнуть? – Белка проворно вскочила на ноги и готова была кинуться наперерез всаднику.
– Стой! – Доброшка ухватил ее за рукав. – Я видел Илью в лесу, это он лютню стрелой разбил. Я же бегал вместе с дружинными в лес. Зачем он по нам стрелял?
– Ты ничего об этом не рассказывал. – Алеша, который тоже был готов окликнуть колохолмского воеводу, незнамо каким судьбами попавшего в Радимов, повернулся к Доброшке.
– Тебе не рассказал, рассказал Яну.
– И что?
– И ничего. Ян решил, что искать Илью в лесу смысла нет.
– Пожалуй, верно. Только все равно. Своим не верить – последнее дело. Если Илья хотел убить, так пусть сделает это теперь.
Все трое вскочили и побежали за удаляющимся воеводой. Догнать его труда не составило – усталый конь еле плелся. Первой добежала Белка. Ухватившись за уздечку, она заглянула в лицо всаднику:
– Илья?
– Белка? – Лицо Ильи выразило крайнюю степень изумления. – Живая?
– Да, Ильюшенька, я – живая Белка. А с какой стати мне быть неживой?
Илья поднял глаза и заметил остальных:
– Доброшка? Алеша? Живые?
– Живые, Илья, чего ты заладил?
– Не чаял вас увидеть. Думал, нет уж вас на свете, а если и есть, то продал вас Ворон в холопы.
– А сам-то ты откуда взялся? Тут Доброшка странные вещи рассказывает, что-де ты в лесу стрелял и лютню разбил – ты.
– Я, а кто ж еще? Я как вас отправил, места себе не находил. Знаю я, каков из Яна командир. Человек боевой, однако молод еще – ветер в голове. Решил последить впотай, как отряд идет. Пустился вслед за вами. Смотрю, и впрямь: байки травят, песенки поют. Странствующие скоморохи, балаган – одно слово. Ну и пустил стрелочку вам, как привет. Чтобы ухо востро держали.
А потом замешкался, потерял отряд из виду. Скачу – смотрю: след отряда теряется, несколько могил свежих. Повозку нашел разломанную, вещи ваши… Думал, конец вам всем пришел. Еду вдоль реки, смотрю: насады с челядью сарацинский купец ведет. Прорвался к нему, посмотрел, вас, понятно, не нашел – еще больше закручинился. Решил, что нет уж вас на этом свете, никогда не увижу больше. Хотя, конечно, и на насадах этих насмотрелся – иной раз подумаешь, лучше сразу к праотцам, чем так. Поглядел на горюшко. Особенно в душу запала одна раба с ребенком… Хотел даже купить ее у хозяина. Да тот, важный такой сарацин, цену заломил аж 10 гривен. А у меня с собой только две. Так и пришлось отстать.