Мечник. Око Перуна
Шрифт:
– Узнаешь?
– Как не узнать! Китеж.
– А что в нем творится, знаешь?
– Твой Харальд сам виноват.
– Чем же он виноват?
– Во-первых, незачем ему было в леса эти идти. Ну и до золота жаден оказался – вот и попался.
– Попался, может, и за дело. Но, может, по старой дружбе уступишь мне?
– По старой дружбе?
– Ну, не по дружбе, так по знакомству давнему. Я в долгу не останусь. Сам знаешь: не Харальда, так другого Ярицлейв-конунг пошлет.
– Плевал
– Как же я его заберу, когда он в Китеже в порубе сидит?
– Не знаю, не моя печаль.
– А что твоя печаль?
– Как город уберечь?
– Никак не убережешь, узнал уже князь киевский. Не отступится теперь.
– Сам знаю…
– И что думаешь?
– Уводить нужно людей.
– Как? Куда?
– Не знаю.
– А я знаю. Вот смотри. – Один повернул зеркальце, и картинка на стене сменилась. С крепостной стены в черную полынью летел худенький паренек.
– Знаешь, кто это?
– Знаю. Это Доброшка, сын летославльского сотника. Пред лицом Нового именуется Константином. То есть Постоянным. А чего в нем постоянного? Смешные у этого Нового имена. Глупые.
– Не можешь ты им забыть, что во славу Нового теперь служат. А ведь все ж одно кровь твоя.
Хозяин ничего не ответил. На щеках его заиграли каменные желваки. Гость откинулся в кресле и отломил от каравая новый кусок:
– А я проще отношусь.
– Твое дело.
– Верно. А знаешь, почему этот твой Доброшка в ледяной воде купаться задумал?
– Он не мой.
– Ох и суров ты, Перун. Как же не твой, когда он чуть чего за обереги хватается?
– Ладно, мой или не мой, не важно. Что сказать-то хотел?
– Не жалко?
– С каких это пор, Один-конунг, ты жалостливым стал?
Гость усмехнулся:
– Твоя правда. Жалость мне не знакома. Но если этот малец сейчас пойдет ко дну, то и Китеж твой, и Ворона, и Илью, и, самое главное, Харальда моего – всех демоны смертные заберут. А я с Харальдом хотел еще эля выпить в Асгарде.
– Откуда знаешь?
Один вместо ответа пощелкал по бронзовому зеркальцу.
– Доброшка твой еще только подплывает к Китежу. Это зеркальце кажет то, что было, кажет то, что есть, и кажет, чему быть. Или не быть. Совсем поменять то, что предначертано, даже мы не в силах. Но можно подправить. Иной раз даже стрелу или клинок отвести можно. Хотя, сам знаешь, непросто это. Но тут-то – пустячное дело. Пошли кого-нибудь дельного, добром прошу.
Перун пожал плечами. Еще раз взглянул на стену, где с изумительной ясностью светилась картинка. Вздохнул.
– Ладно. Есть один. Пошлю.
Обернулся и позвал:
– Кис-кис-кис-кис!
Гость оживился:
– Кота какого-то послать хочешь?
– Можно и котом назвать.
На зов
– Кис-кис-кис-кис! Куда запропал?
Ответа не было. Тогда хозяин, виновато посмотрев на гостя, сложил руки лодочкой, поднес ко рту и произвел звук, который одновременно напоминал и кошачье мяуканье, и крик ночной птицы, и завывание северного ветра. От звука этого за окошками потемнело, птицы за сто верст вокруг притихли, а звери лесные глубже забрались в свои норы.
Гость закашлялся.
– Ну, силен ты, брат, свистеть.
– Да, что есть, то есть. Но теперь уж не скажет, что не слышал.
И в самом деле – где-то наверху хлопнула дверца, и неведомо откуда на полати спрыгнул огромный черный кот.
– Баюн, не дозовешься тебя! Задание тебе есть.
Кот прыгнул на лавку. Уселся по-человечьи, передними лапами налил в хозяйскую кружку меда, крупными глотками выпил и отер усы.
– Да, я знаю. И уже кое-что сделал. Взгляните на вашего Доброшку.
Хозяин и гость одновременно воззрились на световое пятно на стене.
– И что? Что поменялось? Так и летит в воду, как летел. – Перун недоуменно обернулся и посмотрел на кота. Тот важно развалился на лавке и заурчал довольно.
– На руки посмотрррри.
– Ага, понял. Руки не связаны?
– Да, прррравильно.
– А как развязать-то смог?
– Да это не я. Это воррроновы люди и рррразвязали. Легонько князя Ворррона за язык дернул – и пожалуйста.
– Молодец, кот. – Один хлопнул себя ладонью по колену. – Эх, мне бы такого кота!
Баюн важно посмотрел на гостя и продолжал как ни в чем не бывало:
– И еще кое-что по мелочи сделал, чего черррррез зеркальце твое, Один-конунг, не увидать. На дне озера, прямехонько под полыньей, горячий источник забил. Не молочная река, конечно, но все ж и не ледяная вода уже. Кстати, озерному хозяину я за это белый каравай обещал – нужно не забыть уважить. Ну, и еще кое-что по мелочи. Уцелеет ваш малой. И идейку я ему подбросил.
– Какую?
– Узнаешь со временем.
Прощались тепло. Лицо Одина раскраснелось от меда. Он хлопал по плечам Перуна:
– Заходи, князь, не чинясь. И кота своего захватывай.
Юсъ большой йотированный
Доброшка со всего маху упал в воду. Разогнавшись при падении, он погрузился на глубину, где почти не видно было солнца. Прозрачную озерную воду лучи пронзали отвесными столпами, растворяясь в глубине. Внизу, во мгле, шевелились бурые водоросли. От удара он несколько потерял ориентацию, но ему помогли пузыри, серебристой россыпью клубившиеся вокруг него. Они стремились наверх, к свету. Устремился туда и Доброшка.