Мечник. Око Перуна
Шрифт:
Улов развел руками и церемонно поклонился – выразил согласие. На том и порешили. Едва солнце стало клониться к закату, на водную гладь вывели плот с троном, на котором во всем своем необычайном великолепии устроился Улов. Браслеты он начистил особенно рьяно, и они сияли жаром в лучах тусклого осеннего солнышка. На плоту помимо Улофа было еще пятеро. Два варяга стояли спереди – они должны были длинными жердями проламывать лед, двое сзади – чтобы приводить плавучую платформу в движение. За спиной Улофа стоял Архимед.
Когда плот подошел к Китежу, один из варягов поднял к небу боевой лур. Над озером и окрестными лесами пронесся угрожающий вой боевой трубы. С башен Китежа приближающееся
Улоф сидел с подобающим гордым видом. Все хранили молчание.
Наконец китежане не выдержали. На забрало башни поднялся молодой воин в кожаном доспехе и крикнул, стараясь казаться как можно более грозным:
– Кто вы и что надо вам у стен нашего города? У нас тут стрелки хорошие – подстрелят и имени не спросят. Убирайтесь подобру-поздорову!
Хоть греческое вино было обещано Улофу только после возвращения, но крепкого эля он уже успел глотнуть и находился как раз в том состоянии, когда человеку море становится по колено.
– Ты, смерд, разговариваешь с князем князей, морским царем и владыкой всех рек и озер! Поэтому будь почтителен и трепещи.
Грозная речь Улова, однако, произвела мало впечатления на горластого юношу:
– Какой еще царь? Видали мы таких царей! Убирайся откуда пришел. Иначе – во! – Из-за зубцов показались наконечники стрел.
– Стреляй, стреляй, презренный холоп, и ты увидишь, что случится с твоим городом! Мужчины, женщины и дети падут жертвами моей кары!
Архимед дернул Улофа за край одежды. Такие речи могут кончиться плохо. Но Улофа уже было не остановить:
– Я сровняю ваш город с землей! От моей могучей десницы, – Улоф поднял унизанную браслетами правую руку, – падет каждый, кто осмелится встать у меня на пути!
Стрела со свистом разрезала воздух и ударила Улофа в грудь. Однако вреда не причинила и, сломавшись, отскочила прочь. Улоф демонически расхохотался:
– Безумцы! Князя князей убить стрелой? Его не убить и тараном!
Архимед увидел, что под кожаной безрукавкой у Улофа поддет литой щиток. Предусмотрительно. Однако следующую стрелу из Китежа могут послать уже не в грудь. Нужно было начинать спектакль. Он еще раз дернул Улофа за рукав:
– Начинаем.
Улоф вскочил со своего помоста, поднял над головой посох с укрепленным на конце огненно-рыжим лисьим хвостом, дико завопил и стал кропить лед жидкостью из бочонка. Лисий хвост в бочонок Улоф окунал незаметно, зато размахивал посохом очень картинно, изрыгая чудовищные проклятия. Наконец, когда стоявший за троном Архимед счел, что жидкости разбрызгано достаточно, он чиркнул огнивом и дал сигнал Улофу. Посох ярко заполыхал. Улоф коснулся им окропленного льда. Языки пламени мгновенно разбежались от плота в разные стороны. Зрелище получилось волшебным. Архимед залюбовался, и даже Улоф на мгновение притих. Притих и гомон за городскими стенами.
Ковать железо нужно было, пока горячо. Стоя среди бесшумно колышущихся языков пламени, Улоф возвестил трубным голосом:
– Люди Китежа! Если у вас есть ладьи, садитесь в ладьи, если нет ладей – делайте плоты. Спасайтесь! Поскольку город ваш снесет рать водная!
На том представление было закончено. Чтобы не разрушить достигнутого впечатления, нужно было уходить как можно скорее. Архимед дал команду. Улоф вернулся на трон, а все четыре воина, стоявшие по углам, принялись ожесточенно работать шестами, гоня плот к берегу. Едва Архимед сошел на сушу, в воздух взвилась огненная стрела. Это был сигнал. В лесу застучали топоры. Это Харальдова
Со стороны реки Светлой, ломая вековые сосны, вынося вырванные с корнем кусты и молодые деревца, вырвался мутный поток. Гребень гигантской волны пенился бурыми лохмами. Волна подхватила плоты, на мгновение закрыв полнеба, устремилась к острову. С берега за ней с тревогой наблюдал Архимед.
На переднем плоту, уцепившись за пеньковый канат, стоял Доброшка. Рядом стояли суровые воины Эйнара. Ожидая атаки, они обменивались какими-то фразами по-норвежски, посмеивались. Видно было, что грядущая битва для них не более чем легкое развлечение. Доброшке же было не по себе. Сердце колотилось. Свободной рукой он тискал рукоять меча. Когда волна, вырвавшись из леса, подхватила тяжелые бревна, у него перехватило дух. Флотилия взмыла к самому небу и понеслась к городу.
Пси
Хозяин сидел на лавке и смотрел на оставленное Одином бронзовое зеркальце. В солнечном отсвете на стене вырисовывались очертания города. Одного из немногих, в котором еще чтили его – возносили славу и подкармливали. Было хорошо. Пусть и не богато, но хозяин иной раз казался сам себе обычным старым дедом, которому внуки иногда присылают гостинец.
Рядом, свернувшись калачиком, лежал кот Баюн – притворялся обычным котом. Мурлыкал и занимался тем, чем любят заниматься праздные коты и по сей день: вылизывал свое мужское достоинство.
Луч света задрожал и сменил направление. Теперь на стене стал виден берег озера, на котором суетились люди. Чужаки, из блудной чади Одина. Один грек. И бывшие свои. Среди которых Илья, статью напоминавший Перуну его самого в молодые годы. И этот шустрый паренек – Доброшка.
Верховодил грек. Стучали топоры, вострились мечи и топоры. Готовилась какая-то подлая хитрость.
Перун знал, что в Книгу Судеб лучше лишний раз не заглядывать. Проку все равно немного, а сил отнимает море. Но на сей раз не смог удержаться. Теперь приходилось расплачиваться. Ломило затылок, и какая-то неприятная пелена стелилась перед глазами. Города не было. Не было даже острова. Вот так. И произойдет это сейчас – волна снесет хрупкие мостки, накроет бревенчатые стены, рухнет на земляные крыши домов, вырвет с корнем и расшвыряет княжеский терем. Одинова чадь будет добивать тонущих. Женщин силой возьмут. Детей продадут. Это понятно. На то и война.
По жилам расплавленным свинцом медленно разливалась бессильная ярость. «Старческая ярость», – мелькнуло в голове. Внуки гостинцы присылали, он их тоже не забывал. Однако пришла лихая година, и старый дед уже ничем не может защитить внучат. Хозяин встал. Сам не знал зачем. Он подошел к окну и распахнул резные ставни. На лицо повеяло освежающим холодком. Поздняя осень. Но ничего, ничего. Пусть осень. В руках из воздуха соткался могучий лук. Огненная стрела мерцала ослепительным светом. Тетива натянулась. На шее вздулись синие жилы. Баюн, испуганно мякнув, спрятался под лавку. Перун знал, что после этого выстрела ему придется трудно, хорошо, если он вообще выживет… Терем исчез. Перун стоял на золотой колеснице. Волосы трепал ветер. Над головой собрались свинцовые, совсем не осенние тучи. Ветер набирал силу. Наконец знакомый свист показал, что Ураган проснулся и готов к бою. Хозяин разжал стальные пальцы. Тетива запела, огненная стрела устремилась к земле. Стрелок проводил ее полет пустеющим взором.