Мечом раздвину рубежи

Серба Андрей Иванович

— Их! — крикнул он, указывая на двух раненых, стонущих в кустарнике.

Сбитые русскими стрелами с деревьев прежде, чем успели спрыгнуть в ладью Сфенкела, они сейчас пытались на четвереньках забраться в самую гущу кустов, надеясь укрыться там от русичей. Схватить их и возвратиться под прикрытием самострелыциков в ладью было делом минуты.

— К Сфенкелу! — велел Игорь, едва в ладье очутился последний из самострелыциков. — У него дело совсем худо!

Действительно, в атакованной уже третий раз ладье тысяцкого врагов было намного больше, чем оставшихся в живых дружинников. Не больше десятка русичей во главе со Сфенкелом, став на корме в боевой круг и укрывшись за тесно сдвинутыми щитами, отбивались от остервенело наседающих врагов. Они лезли со всех сторон: ломились сплошной стеной от носа

ладьи, сыпались с деревьев, карабкались на корму из камышей. Непонятно почему, но противник нападал только на ладью Сфенкела, остальные для него словно не существовали. Если бы не частая и меткая стрельба самострелыциков и лучников с других ладей, прикрывших ладью тысяцкого завесой из стрел, она давно оказалась бы в руках врага.

С подходом к Сфенкелу ладьи великого князя положение дел резко изменилось. Втиснувшись носом между ладьей тысяцкого и берегом, ладья Игоря поплыла борт о борт с ладьей Сфенкела, и в нее с устрашающим боевым кличем ринулись русичи во главе с Микулой. Бывалые бойцы, одинаково искусные в сражениях на суше и воде, они на сей раз были без щитов, вместо мечей и секир вооружены короткими, широкими засапожными ножами, на левой руке у каждого была тяжелая латная боевая рукавица. Рукавицы были велики, грубы, пальцы в них сгибались не до конца, но для боя в ладьях и на кораблях, где приходилось действовать на крайне ограниченном пространстве, сходясь грудь в грудь, лицом к лицу с противником, они были незаменимы: ими можно было, словно крохотным щитом, отбивать и отводить в сторону чужие удары, а также, ухватив вражеский клинок, сломать его. Научиться владеть боевой рукавицей, могущей служить оружием защиты и нападения, было ничуть не легче, нежели другим оружием.

Микула спрыгнул в ладью Сфенкела одним из первых, отбил боевой рукавицей удар направленного ему в грудь кинжала, подставил засапожный нож под опускающийся на его шлем меч. Отскочив в сторону, с силой выбросил вперед левую руку с растопыренными пальцами боевой рукавицы, вонзив их в лицо врага с кинжалом. Четыре стальных пальца с длинными, острыми концами-ногтями вошли в человеческое тело без всякого труда, словно четыре круглых клинка. Когда же Микула сжал их и услышал дикий вопль, он твердо знал, что одним врагом у него стало меньше. Удары боевой рукавицы, будь ее пальцы растопырены или сжаты в кулак, по не защищенному доспехами человеку были страшны, недаром враги прозвали это оружие русичей «волчьей лапой». Микула владел этой «лапой» в совершенстве.

Второй противник сотника успел за это время размахнуться мечом и направить его в Микулу, но тот, снова перехватив клинок засапожным ножом и освободив рукавицу из тела поверженного врага, не стал дожидаться третьего удара и нанес собственный. Однако не ножом, как предполагал противник, а боевой рукавицей. Сжав пальцы в кулак, он, словно железным тараном, саданул врага в бок, дробя ему ребра. Тот взвыл и выпустил меч, и тотчас нож Микулы вошел ему в грудь.

Скользящий удар по плечу сзади заставил Микулу резко обернуться. В шаге от него из воды на борт ладьи лезли два врага, один из них смог уже дотянуться до Микулы концом меча. Сотник прыгнул к борту между ними, одновременно выбросив вправо и влево руки. Нож вошел в горло противника, уже усевшегося на борт ладьи и снова нацелившегося в Микулу мечом, и тот рухнул в воду. Железные пальцы рукавицы схватили клинок второго врага, сжали его и, сильно рванув в сторону, сломали пополам. А рукавица, теперь стиснутая в кулак, взлетела вверх и обрушилась молотом на голову противника, заставив его разжать ухватившуюся за борт левую руку и беззвучно сползти в воду.

Прикрыв лицо вместо щита рукавицей, выставив перед собой нож, Микула отпрянул в сторону, крутнул головой в поисках врагов. Но их уже не было — ладья снова полностью находилась в руках русичей. Великий князь, тоже принимавший участие в схватке, поддерживал раненого Сфенкела, подле которого осталось всего двое его дружинников. Микула поспешил к Игорю.

— Командуй отрядом вместо Сфенкела! — приказал ему великий князь. — Немедля выходи из боя! И вперед, вперед!

Урок, преподанный противнику в ладье Сфенкела, пошел ему впрок. За время рукопашного боя ладьи Сфенкела и Ми-кулы, предоставленные сами себе, оказались снесены течением

обратно к трем высоким деревьям, под которыми сотник захватил пленников. Хотя на всех деревьях были видны затаившиеся среди листвы враги, ни один из них даже не сделал попытки спрыгнуть в ладьи. В русичей летели стрелы, камни из пращей, дротики, но желающих помериться с ними силами в рукопашном бою больше не находилось. Оставшись в ладье Сфенкела с двумя десятками своих дружинников, Микула поплыл вперед. За ним, едва не утыкаясь в корму его ладьи носом, следовала ладья с великим князем и раненым тысяцким. Микула опасался, что неприятности могут поджидать отряд и за островком, однако этого не случилось. Держась посреди притока, не спуская глаз с береговых зарослей, русичи плыли, пока лес не сменился справа длинной, хорошо просматривавшейся песчаной отмелью. Здесь, не страшась повторного нападения неведомого врага, можно было отдохнуть и привести себя в порядок.

— Пора узнать, кто и почему устроил нам засаду на островке, — сказал великий князь Микуле. — И отчего им так приглянулась ладья Сфенкела, что, помимо нее, они на другие не нападали. Вели доставить ко мне полоняников.

Микула кивнул неразлучному с ним Сарычу, и через минуту пленники, словно кули, были брошены к ногам великого князя. Сообразительный Сарыч не забыл привести с собой и обоих проводников, которым на сей раз предстояло выступить в роли переводчиков.

— Кто они? Как оказались на островке? Почему ждали нас? — задал вопросы Игорь недавним разбойникам.

Проводники каждый на своем языке поочередно повторили вопросы великого князя пленникам, но те молчали.

— Не хотят отвечать? — нахмурился великий князь. — Напрасно, игра в молчанку обойдется им дорого. Эй, вы, — обратился он к пленникам, — если хотите жить, открывайте рты. И не притворяйтесь, что не понимаете меня. Ваш брат морской разбойник, — а я вас признал сразу! — знает наречья всех плавающих по морю купцов, а среди них немало русских. И ежели меня разумеют они, — указал Игорь на проводников, — точно так меня понимаете и вы, их недавние собратья по разбою. Спрашиваю еще раз, кто вы и почему ждали наш отряд?

Один из пленников поднял голову от дна ладьи, с ненавистью глянул на великого князя.

— Рус, ты — гяур, и я, правоверный мусульманин, не скажу тебе ничего, — на ломаном русском языке сказал он. — Несколько дней назад в бою с ним, — кивнул он на Мику-лу, — погиб мой брат. Неужто ты, гяур, думаешь, что я предам память о нем и причиню своим языком зло моим братьям-мусульманам, которые отомстят за нас обоих?

— Похоже, он действительно не скажет ничего, — спокойно заметил великий князь, всматриваясь в другого пленника, намного старше своего собрата по несчастью. — Что ж, придется ему ускорить встречу с братом. А заодно показать сему толстому бурдюку, — ткнул Игорь второго пленника сапогом в бок, — что ждет и его, вздумай он тоже не отвечать на вопросы.

Игорь махнул рукой дружинникам, доставившим пленников, и те занялись несговорчивым разбойником. Связали ему сыромятными ремнями кисти рук и щиколотки ног, свободный конец одного из ремней закрепили на носу своей ладьи, свободный конец другого ремня — на носу соседней. С десяток дружинников сели на весла, два-три раза взмахнули ими, и тело пленника повисло между ладьями на ремнях словно туго натянутая струна. Еще несколько взмахов веслами, и над отмелью разнесся истошный крик, оборвавшийся после того, как дружинники сделали еще тройку-четверку гребков. Второй разбойник, привстав на четвереньки, с ужасом смотрел на то, что осталось на ремнях от тела его бывшего товарища по плену.

— Это случится и с тобой, если будешь молчать, — сообщил ему Игорь, довольный впечатлением, произведенным этим зрелищем на пленника. — Мои вопросы ты слышал, отвечай на них. Или у тебя тоже когда-то погиб брат? Или ты тоже правоверный мусульманин и предпочитаешь умереть, нежели разговаривать со мной?

Пленник судорожно проглотил застрявший в горле комок, заговорил, коверкая русские слова:

— Рус, я скажу все. Да, у меня есть братья, но я не знаю их судьбы, ибо давно покинул родной дом. Да, я тоже мусульманин, но не считаю истинным мусульманином Ичкера, который одновременно верит и в своих старых богов, и в Аллаха. Поэтому мне не за кого мстить и некому изменять.