Мечта Мира
Шрифт:
Толпа остановилась. Бой прекратился; все повернулись в ту сторону, откуда раздался голос. В конце зала, среди мертвых и умирающих людей, стояли два старика, держа в руках жезлы.
— Это колдуны, колдуны Апура! — закричала толпа, отступившая перед ними и забыв о битве.
Апура подошли ближе; не обращая внимания на груды мертвых тел, они шли по крови, по разлитому вину, мимо поваленных столов и остановились перед Фараоном.
— Фараон! Фараон! Фараон! — прокричали они. — Все первенцы страны Кеми умерли от руки Иеговы.
— Уходите, уходите вы все и весь ваш народ! — вскричал Фараон. — Уходите скорее, чтобы Кеми не видал вас более!
Толпа слышала эти слова и ушла из дворца. Мертвая тишина воцарилась в городе. Смерть носилась над Кеми. Люди умирали от ран и от внезапно появившейся чумы.
Тихо везде… Заснули люди. Сон принес им лучший дар богов — забвение.
XI. Бронзовые ванны
Настало утро после страшной ночи. Реи пришел от царя к Скитальцу, но не застал его в комнате. Евнух сказал ему, что гость встал, спросил о Курри, бывшем капитане сидонского корабля, и прошел к нему.
Реи пошел туда и услыхал стук молотка по металлу. В углу маленького двора у дворцовой стены стоял Скиталец с обнаженными руками, одетый не в свои золотые доспехи, а в легкий балахон, который носят обыкновенные египетские рабочие. Он наклонился над маленькой жаровней, на которой горел огонь, держа в руке молоток. Около него стояла маленькая наковальня, где лежал один из наплечников его золотого вооружения. Курри стоял подле него с инструментами в руках.
— Привет тебе, Эперит! — крикнул Реи. — Что ты делаешь с наковальней?
— Чиню свое вооружение, — отвечал Скиталец, улыбаясь. — Оно изрядно потерпело во время вчерашнего боя. — Он указал на свой продырявленный щит. — Сидонец, раздуй огонь!
Курри присел на корточки и стал раздувать огонь кожаным мехом, в то время как Скиталец нагревал металл и бил его молотком на наковальне, не переставая разговаривать с Реи.
— Странная работа для воина! — усмехнулся Реи, опираясь на свой жезл, с рукояткой в виде голубоватого яблока. — В нашей стране знатные люди не унижаются до работы!
— В каждой стране свои обычаи! — возразил Эперит. — На моей родине братья не женятся на сестрах, хотя, во время своих странствований, я встречал подобный же обычай на острове царя ветров. Мои руки хорошо служат мне, когда нужно, — продолжал он, — приходится ли косить весной зеленую траву или править быками, или выпахать начисто борозды тяжелой земли, или строить дома и корабли, или заняться работой кузнеца. Мои руки умеют все!
— Каков на войне, таков и в работе! — сказал Реи. — О, я видел, как ты умеешь воевать! Слушай, Скиталец, царь Менепта и царица Мериамун посылают тебе свой приказ!
Он вытащил сверток папируса, перевязанный золотыми шнурами, прижал его к своему лбу и низко поклонился.
— Что это за сверток? — спросил Скиталец,
Реи развязал золотые шнуры, развернул свиток и подал его Одиссею.
— Боги! Что это такое? — воскликнул Скиталец. — Тут разные рисунки! Как искусно сделаны изображения змей, человеческих фигур, сидя и стоя, топоров, птиц, животных!
Он подал свиток жрецу.
— Я ничего не понимаю. Отец мой! Что это означает?
— Фараон приказал своему главному писцу написать тебе этот приказ, которым он назначает тебя командиром легиона царских телохранителей… Он удостаивает тебя высокого титула, обещает дома, земли, целый город на Юге, который будет снабжать тебя вином, еще город на Севере, из которого ты будешь получать запасы зерна, если ты согласен служить ему!
— Никогда в жизни не служил я никому, — возразил Скиталец, покраснев, — хотя был осужден на продажу в рабство. Царь делает мне слишком много чести!
— Ты хотел бы уйти из Кеми? — спросил старый жрец.
— Я хотел бы найти ту, которую ищу, где бы она ни была! — ответил Скиталец. — Здесь или в другом месте!
— Какой же ответ должен я снести царю?
— Я подумаю! — сказал Скиталец. — Сначала надо посмотреть город, если ты согласен сопровождать меня! Во время прогулки у меня будет время обдумать ответ царю!
Говоря это, он успел, наконец, вытащить острие копья из своего шлема и, держа в руке, стал рассматривать его.
— Хороший клинок! — сказал он. — Я никогда не видал лучшего. Сидонец, — обратился он к Курри, — мне принадлежит твоя жизнь и осколок твоего копья. Я дарую тебе жизнь и возвращаю тебе кончик копья. Возьми его!
— Благодарю тебя, господин! — отвечал сидонец, засовывая копье за пояс. — Дар врага — злой дар! — пробормотал он сквозь зубы, едва слышно.
Скиталец надел свое вооружение и свой шлем.
— Пойдем, друг, покажи мне город! — обратился он к старому жрецу.
Реи уловил злую усмешку на лице сидонца и решил, что это— злой и коварный человек, однако промолчал, позвал стражу и пошел вместе с Одиссеем к дворцовым воротам, чтобы вести его в город.
Странное зрелище представлял из себя город. Из роскошных домов, из бедных жилищ выходили ряды женщин-плакальщиц, громко причитавших и певших заунывные, скорбные песни смерти.
В некоторых кварталах, на дверях многих домов виднелись сделанные кровью знаки, и из этих жилищ доносились веселые голоса, слышались праздничные песни. Казалось, в городе жило два народа: один народ смеялся, другой плакал.
Из отмеченных кровью домов женщины выходили с пустыми руками или входили туда, неся драгоценности, золото, серебро, кубки, пурпурные материи и сбывая все это смуглым мужчинам и женщинам с ястребиными, черными глазами и острыми носами. Эти люди уходили, входили, шумели, кричали, толкались среди плачущих женщин и мужчин Кеми.