Мечтать о такой, как ты
Шрифт:
– Я? Я грублю? – удивилась я. – Я очень вежлива.
– Я не понимаю, что ты несешь. Ты бредишь? – фыркнула мама. – Чего ты от меня хочешь?
– Чтобы ты не накинулась на Нику в своей манере. Меня можешь пилить, сколько хочешь, но не ее. Я просто предупреждаю, чтобы ты потом не говорила, что я не предупреждала, – твердо (насколько смогла) сказала я. Внутри все дрожало, но я чувствовала, что на этот раз поступаю правильно.
– О чем ты? Что за ерунда? Я никогда не закатывала истерик. И потом, Ника умная, хорошая
– Мама, Ника беременна. Ты станешь прабабушкой. Но если ты хоть слово ей скажешь в этой связи, я перестану к тебе приезжать, – пригрозила я.
– Что? – тихо переспросила мама.
– Ника родит ребенка. Где-то через полгода. И, кстати, еще одно. Забор, который сделал твой рабочий, – просто ужасен. Теперь на елку смотреть без слез невозможно.
– Надя, при чем тут забор! Как это возможно, чтобы Ника…
– Только не надо сейчас никаких сердечных приступов, пожалуйста. У меня и без этого в жизни много проблем, – попросила я. – Постарайся подумать об этом по-другому. Тебе немало лет, неизвестно, как длинна будет твоя жизнь. Зато скоро ты сможешь подержать в руках своего правнука или правнучку. Между прочим, это большое счастье.
– Счастье? – с недоумением переспросила мама.
– Ну, конечно, счастье. У нас будет малыш. Он будет смеяться, он будет нас любить. Он тебя будет любить. И целовать в щечку. Неужели тебе не приходило в голову, что это и есть счастье?
– Но как же… а кто отец? – растерянно протянула мама.
– Это не важно. Возможно, что и никто. Так что ты уж, пожалуйста, не вздумай Нике сказать, что она бестолочь. Ей и без тебя сейчас несладко. Просто поддержи ее, ладно?
– Ладно, – автоматически согласилась мама.
Я понимала, что шок пройдет, и мне еще придется сполна заплатить за сделанное. Но я спокойно дожарила рыбу, ответила на все мамины вопросы, вымыла посуду, пообещала маме приехать через три дня, встала и повесила трубку. Странно, но в этот раз в мой адрес не выливался поток обвинений и угроз. Наоборот, мы поговорили как-то почти по-человечески. Наверное, это результат шока. Мама еще не оправилась. Она попрощалась со мной так мирно, что я даже немного испугалась.
Вообще, надо признать, что я все же очень боялась за нее. Нет, я не боялась больше, что она будет кричать на меня или изображать падучую и нервную истерику. Кстати, странно, что я не боялась этого, потому что раньше мне казалось, что я очень этого боюсь. Меня очень беспокоило ее давление и все ухудшающееся зрение. И меня почему-то больше не пугали ее жалобы и упреки, а вот то, что она все меньше ходила, – даже с палочкой по квартире, – вызывало слезы на моих глазах. Она была важным человеком в моей жизни, я любила ее, хоть мы и не могли пяти минут поговорить спокойно. Мы были разными людьми, настолько непохожими, что нам было сложно найти общий язык.
Я убрала со стола и набрала ее номер.
– Мам, ты хорошо себя чувствуешь? Просто ответь «да» или «нет», ничего больше.
– Да. Все нормально. А Ника правда беременная? Или это ты…
– Да. Правда. Не надо только ей звонить сейчас, она уехала к своему мальчику.
– К мальчику? И что, она будет рожать?
– Да.
Мама молчала. Я тоже. И вдруг, как чудо, прозвучали ее слова:
– Скажи ей, что я ее люблю.
– Обязательно, – улыбнулась я и повесила трубку.
Неужели она меня услышала? В это плохо верилось, и все же – это уже что-то, хоть я и была уверена, что впереди у меня еще немало тяжелых разговоров с ней. Что ж, будем бороться. Чем мне еще развлекаться, женщине, у которой разбито сердце?
Беременность Ники оказалась как нельзя более кстати с той точки зрения, что, по крайней мере, мне теперь было чем заняться. Дочь надо было возить в женскую консультацию, где нас сверлили косыми взглядами окружающие беременные, и, что особенно ранило, медицинские работники.
– Разве можно беременеть в таком возрасте?! Куда только твои родители смотрели?! – возмутилась наш участковый гинеколог. Кажется, любую беременность она воспринимала как личное оскорбление. А беременность в семнадцать лет была чем-то вроде общественно опасного преступления.
– У нее немного отекают ноги. Может, нам попить мочегонного чая? – осторожно поинтересовалась я.
– Пусть пьет поменьше жидкости, – хмуро фыркнула докторша и с тех пор все время норовила положить Нику в больницу от греха подальше.
Если бы мы слушались всех ее угроз, мы бы из сохранения, наверное, не вылезали. Да, беременность шла непросто. Зато если я не могла перестать думать о Стасе и плакать во сне, то днем мне точно было чем заняться.
Плакать во сне я начала с тех пор, как мне стал сниться сон, в котором Шувалов, красивый и такой вот родной-любимый, словом, именно такой, каким ему больше никогда не быть со мной, смеется, глядя мимо меня, и летит, срывается от меня куда-то в пропасть. А я стою, тяну к нему руки, плачу (причем потом оказывается, что плачу я натурально, вся подушка в слезах), я пытаюсь ухватиться, а он все смеется и говорит:
– Не надо, я сам, я сам, сам…
– Но ты разобьешься, – паникую я и каждый раз просыпаюсь.
– Что ж это такое? – разозлилась я, в который раз проснувшись вся в слезах. – Надо разбираться.
– А ты чувствовала возбуждение, когда спала? – уточнила Розочка, моя дачная подруга, а также спец по толкованию снов.
– Возбуждение? – удивилась я.
– Если да – то этот сон означает, что твое подсознание никак не готово смириться с расставанием и мифами, придуманными про Стаса, – авторитетно заявила Роза.