Мечтать о такой, как ты
Шрифт:
– Кто бросит?
– Коля. То есть вдруг я признаюсь ему, а он ответит, что это – мои проблемы. А у меня уже живот заметен.
– Ну, понимаешь, как тебе сказать, – смутилась я.
Мне хотелось бы ответить ей, что это невозможно. Что мужчины не такие, и что он, этот ее Николай (надо вообще-то с ним разобраться, мерзавцем), обязательно обрадуется. Но меня только что, буквально десять минут назад, бросил Стас. А он – один из лучших среди всех мужиков, с которыми я когда-либо встречалась. И что, что я после этого должна сказать дочери?
– Только
Черт, а я ведь именно это и хотела сказать. Эту чудовищную банальность.
– Не скажу. Хотя… может, и Стас мизинца моего не стоит! – грустно улыбнулась я. Нет, в том-то и дело, что стоит. Да, такого, как Шувалов, не было прежде и не будет в будущем. А я сказала ему, что ненавижу его!
– Вам с этим Колей надо просто поговорить. Только не так, как я. Все-таки это такая, м-м-м, непростая новость, верно?
– Может, и не надо говорить? – ухватилась за соломинку Ника. – Еще только три месяца, ничего не заметно. Если правильно одеваться…
– Ника, – спросила я, – неужели тебе легко быть с ним и молчать? А вдруг он потом обидится, что ты все скрыла от него? Он имеет право знать, тебе не кажется? Да, это может быть тяжело, но кто знает правду – тот может двигаться вперед. Вдруг он тоже любит тебя?
– Да? – снова разрыдалась дочь. – За что? За что меня любить? Посмотри на меня, какая я жуткая! И в институт провалюсь!
– Что ты, – опешила я. – Ты – жуткая? С чего ты взяла?
– Я что, в зеркало не смотрюсь? – обиделась она, а я вдруг все поняла. В ее возрасте она совсем не представляет, какое она чудо. Боже мой, наши дочери уверены, что ничего не стоят. Как же это мы так их растим?
– Ника, дорогая, ты прекрасная девочка. И очень хороший человечек. И я очень тебя люблю, и ты ужасно красивая и обаятельная, да-да, я не вру. Просто я не говорила этого тебе, потому что мне казалось, что это же очевидные вещи. Кто ж их говорит? Ты красотка и лапочка. Ты сомневаешься? Тогда откуда у тебя столько друзей? Почему тебе мальчишки звонят день и ночь?
– Может, от скуки?
– Ага. И целовались вы тоже от скуки? – покачала я головой. Потом села рядом с ней и посмотрела ей в глаза.
– Что, мам? Ты что? – заерзала она.
– Слушай, я хочу тебе сказать что-то важное. Только не думай, что я хочу тебя успокоить. Ты понимаешь, уверенность в себе – такая сложная штука, она ведь приходит с годами. Ты сейчас просто слишком мало о себе знаешь, вот и не видишь, как ты прекрасна.
– Прекрасна, как же. Вот, смотри, какая тут складка, – Ника ткнула пальцем куда-то в область живота, – и двойной подбородок, вот!
– Где? – прищурилась я. – Прекрасный подбородок!
– А этот нос? Это же просто ужас! Я выгляжу смешно! – не унималась она.
– Знаешь, странное дело. Тебе семнадцать, и ты просто восхитительна, но тебе это невозможно доказать. А мне тридцать пять, почти тридцать шесть – и я очень даже нравлюсь себе. Потому что уже знаю, что я у себя одна, а нос – это
– Мам, прекрати. – Ника улыбнулась совсем как в детстве, когда она была крохотной малышкой, а я так любила тискать и щекотать ее. И целовать в этот самый носик. И чтобы она смеялась без остановки и вертелась в моих руках.
– Вот такие мы с тобой две красивые молодые женщины. Кто лучше нас? – гордо встала я на диване.
– Да, мы две леди в изгнании! – засмеялась Ника и встала рядом со мной.
– Ну, кто выше прыгнет? – прищурилась я. – Наверняка я.
– Нет, я! – взвизгнула Ника и схватила меня за руки.
Мы прыгали и хохотали, и в этот миг, когда мы были так близко, так вместе, я почувствовала себя счастливой.
– Ты только сама верь в себя, ладно? И все будет хорошо. Обещаешь? – потребовала я.
Ника кивнула.
– Ты думаешь, он действительно может обрадоваться? – задумчиво спросила она.
– В этом мире все может быть. Я не знаю. Возможно, да. А возможно, что и нет. Но если ты не поговоришь, то так и будешь мучиться. И ничего никогда не узнаешь, – заверила я ее.
Ника резко остановилась и села на диван. Я плюхнулась рядом с ней:
– Позвони ему.
– Я бы ему позвонила, но ты разбила телефон. Он теперь не работает. – Ника кивнула на кое-как сложенные на столе обломки.
– Позвони ему с мобильного. Не придумывай ерунды! – усмехнулась я.
Ника кивнула и нерешительно взяла телефон в руки. Я кивнула и вышла на кухню. Не буду ей мешать. У нее теперь начинается своя взрослая жизнь, и я ничем не могу ей помочь, только могу быть рядом. Любовь, как и жизнь, очень сложная, очень непростая вещь. Но нет ничего прекрасней. И нет ничего больней.
Мне было немного страшно, я ходила мимо прикрытой двери в комнату и думала, что совсем ничего не знаю об этом ее мальчике, ее Николае. А вдруг я не права и он действительно сейчас, прямо сейчас разобьет ее сердце? Ведь я дала своей дочери именно тот совет, которым так боялась воспользоваться сама. И что стало, когда я все-таки позвонила? Я осталась одна.
Теперь я точно знаю, что уже давно нет больше никаких НАС, а есть только один красивый самоуверенный сладкоежка на «БМВ», и одна мать и в будущем бабушка-одиночка с жалостливыми голубовато-серыми глазами, с тонкой фигурой и маленькой грудью. А еще с бывшим мужем-охранником, который, кажется, уже женился на другой, и мамой, которая вьет из меня веревки и которую я люблю, просто потому что люблю. Потому что она моя мама, потому что она одинока и сама развалила свою семью, оставила мужа, который ее любил, но так и не написала тех картин, ради которых было разрушено столько всего. Старушка, которой я часто вру, чтобы не вызвать слез в ее глазах. Даже если знаю, что слезы эти – фальшивые. Я никогда не решалась сказать ей правды о том, что думаю или что чувствую, потому что я для нее – это некий выдуманный образ, с которым она много лет живет и не хочет расставаться.