Мечтатели Бродвея. Том 2. Танец с Фредом Астером
Шрифт:
Из тактичности или просто пользуясь случаем, № 5 отвернулся и как ни в чём не бывало принялся за торт и молоко.
Ни Джо, ни Дидо не обратили на это внимания. На ней снова был шелковистый свитерок, буквально сводивший его с ума… и он как раз дошел до самого долгожданного, самого сладостного момента, когда его пальцы ныряли под него и подбирались к ее груди.
Куда меньше ему нравилось, когда Дидо внезапно и решительно его отталкивала. Что рано или поздно происходило всегда.
Произошло и сейчас.
– Тебе не нравится, – в очередной раз пожаловался он.
– Нравится, – заверила она, сидя на
Джослин вздохнул. Трудно всё-таки с девушками. Он взял укулеле и снова запел:
– Si les myst`eres de la vie vous m`enent `a zero, n’y pensez pas, n’y pensez pas trop! Si vous avez soif la nuit et qu’il n’y ait pas d’eau-ho…
– Нипон сепа нипон сепа нипон сепа т’во! – старательно подхватила Дидо.
– Pourquoi les vaches ont des puces, et les puces pas de veaux-ho? Pourquoi dit-on mon «beau-fr`ere» `a un type pas vraiment beau?
– Нипон сепа нипон сепа нипон сепа т’во!
– Et pourquoi le ver solitaire quand il y a tant d’anneau? Bah, c’est d'egoutant. N’y pensez pas bah bah… [17]
Они снова упали навзничь, весело хохоча и забыв обо всём на свете, совершенно счастливые.
– Какие романтичные твои французские песни. Просто мурашки по коже. Эта про что?
17
Если тайны жизни приводят вас к нулю, не думайте об этом слишком много! Если ночью вам хочется пить и нет воды-ы… Почему у коров есть блохи, а у блох нет теля-ат? Почему шурина называют «beau-fr`ere», если он вовсе не красив? И почему червяк называется солитером, разве он одинок, когда у него столько колец? Ба, это неприятно. Не думайте об этом, ба-ба… (фр.).
– Да так… про банджо, воду, ночь, сказочных животных…
Они поцеловались (это был уже почти рефлекс после двух фраз).
– Папа дежурит сегодня вечером в «Пенсильвании». Будет показывать «Иоланту и вора». Мюзикл с Фредом Астером. Пойдем?
Ах, как бы ему хотелось! Самыми чудными, самыми сладкими часами его жизни были эти киносеансы, на которых ни он, ни Дидо фильма практически не видели.
– Не-воз-можно, ты же знаешь. Сегодня надо отбыть два наказания.
Он немного преувеличивал. На партиях в покер у Артемисии собирались прелюбопытные особы, а побренчать на пианино пару сонат для гостей Селесты Мерл было хорошей разминкой для пальцев. Но всё же жаль упустить случай побыть с Дидо.
– Я пойду, – сказала она, вставая.
И встала. Бросив укулеле на одеяло и сердито пофыркав в потолок, он нехотя последовал ее примеру.
Они снова обнялись на первой ступеньке и поднялись, тесно сплетенные, к двери, где еще добрых четверть часа простояли, привалившись к косяку.
– Bonsoir jolie madame, – промурлыкал он, зарывшись лицом в конский хвостик, – je suis venu vous dire bonsoir… Revenez vite, c’est le printemps… [18]
– Мурашки, –
Последний бесконечно долгий поцелуй, последний бесконечно долгий вздох, и она скрепя сердце решилась наконец уйти, а он – отпустить ее.
18
Добрый вечер, очаровательная мадам, я пришел сказать вам «добрый вечер»… Возвращайтесь скорее, на дворе весна… (фр.).
Он вернулся бегом, чтобы скорее открыть занавеску. Ради удовольствия увидеть, как пройдут мимо окна по улице ее ноги. До этого он прислушивался, карауля их приход…
Белые носочки появились очень скоро. Неожиданно остановились у полукруглого стекла. Раз-два-три… Они отбили на тротуаре степ, коротко, звонко, весело. И, простившись так, удалились вприпрыжку к соседнему дому. Джослин улыбнулся.
Пора было пойти принять душ.
2. I’ll be hard to handle [19]
19
Со мной будет нелегко (англ.).
Манхэттен взглянула на часы и бросила пьесу «Только не Мортимер» на кровать:
– Гораздо лучше, чем неделю назад. Тельма тебе наконец удалась.
– Угу. Но, мне кажется, я могла бы еще…
– Ты сногсшибательна. Поверь мне.
Пейдж со скептической миной молча крутила кончик косы.
– Не заморачивайся, лучше отдохни. Забудь про сцену. Забудь про завтра. А мне, – добавила Манхэттен, снова посмотрев на часы, – пора бежать.
Пейдж продолжала озабоченно теребить косу.
– Наверняка я могла бы сыграть лучше.
– Ложись баиньки. Тогда сыграешь.
– Мне бы еще уснуть. А где ты сегодня танцуешь?
– Где всегда, – соврала Манхэттен.
На прощание она ущипнула встревоженно вздернутый подбородок подруги.
– Ставлю ужин с Кэри Грантом, завтра все от тебя обалдеют.
Десять минут – умыться, причесаться, надеть туфли, пальто и шляпку. Манхэттен была девушкой разумной и организованной, ей хватило восьми. Уходя, она задержалась в вестибюле и постояла с минуту, не сводя глаз с телефона на стене.
Сняла трубку, набрала три цифры… Подумала и положила на место. С тем и ушла из «Джибуле» в сгущающиеся сумерки и еще более густой туман.
А Пейдж наверху продолжала кружить по комнате и репетировать сцену, забыв добрый совет Манхэттен.
Ее бил мандраж. Ведь предстояло не просто прослушивание, но отборочный тур, пройдя который ей светило стать – может быть – студенткой Актерской студии. О ней мечтали многие, места были нарасхват.
Никто не знал о тайном плане Пейдж. Даже Манхэттен думала, что ее ждет просто очередной кастинг. Пейдж молчала отчасти из суеверия, отчасти из гордости. Если ее не примут, лучше пережить свой провал в одиночку.