Мечтай осторожнее
Шрифт:
— Может, они уже все аннулировали? — говорю я с надеждой. И вздыхаю, получив в ответ красноречивый взгляд. — Хотя да, вряд ли.
Джесс затягивается сигаретой и выпускает из ноздрей две струйки дыма.
— Я думала, у нас серьезные отношения. А для него, выходит, это была просто интрижка. Пошлая, убогая интрижка. — Раздавив сигарету в пепельнице, Джесс припадает к бокалу с красным вином. — Господи, я спала с чужим мужем!
Я молча болтаю свой бокал с джин-тоником, звеня кубиками льда. Что тут скажешь?
Но
— И нечего на меня так смотреть.
— Я ничего такого…
— Да, у меня были мужчины. Ладно, много мужчин…
У другого конца барной стойки пожилая пара в окружении чемоданов пьет кофе — ждут автобуса до аэропорта. Заметив стюардессу, которая глушит вино и ретиво затягивается сигаретой, старики обмениваются тревожными взглядами.
— Но с женатыми я не сплю! — во всеуслышание заявляет Джесс. — Это мое единственное табу, Хизер, единственное табу!
Шмыгая носом, она хлопает ладонью по стойке и комкает в руке картонную подставку для стаканов. Ее глаза блестят.
— Единственное табу! — повторяет Джесс. По щеке бежит слеза и капает на полированное дерево.
— Джесс, ну что ты… — Я обнимаю подругу за плечи и притягиваю к себе. Слушаю приглушенные рыдания и думаю о том, что после расставания с Джеймсом не пролила ни слезинки.
— Я чувствую себя такой дурой… — Она снова всхлипывает, уткнувшись в мою кружевную блузку, потом, подняв голову, проводит указательными пальцами под глазами, вытирая размазанную подводку. — Я думала, в этот раз я все предусмотрела. Я была осторожна. Проверяла его по пунктам…
— Это ничего не гарантирует, — мягко возражаю я, вспоминая Джеймса.
— Да уж. — Джесс делает еще глоток вина и, глядя в пространство перед собой, едва слышно произносит: — Я никогда не рассказывала про своего отца?
Кажется, она разговаривает сама с собой, поэтому я не отвечаю. Просто слушаю.
— Это потому, что я его не знаю. Видела только пару фотографий. Он играл в группе на саксофоне. Красавчик был… Мама говорит, влюбилась в него с первого взгляда. И он говорил то же самое. — Джесс умолкает, чтобы зажечь очередную сигарету. — Он вообще ей лапши навешал порядочно. Сказал, что купит дом, что они поженятся, что он станет лучшим отцом и мужем на всем белом свете…
Она стряхивает пепел и выдыхает дым.
— А свалил еще до моего рождения. Сбежал. Сделал ноги. Так больше и не объявился. Маме было восемнадцать, и она была на седьмом месяце. Он разбил ей сердце, и раны до сих пор толком не затянулись. — Джесс шмыгает носом, и я жду нового потока слез, но она улыбается. — И все-таки она выстояла. Восемнадцатилетняя мать-одиночка — можешь представить, каково это было в шестидесятые? И к тому же черная. Ей пришлось выслушать,
Джесс водит пальцем по бокалу, вся во власти воспоминаний.
— Было трудно. Мама работала сразу на двух работах. Но справилась. Воспитала меня одна. Честное слово, мама у меня — чудо. Я ни в чем не испытывала нужды, хоть и не было у нас ни большого дома, ни машины, и мы не ездили на каникулы за границу… — Она бросает грустный взгляд на свою униформу. — Вот почему я стала стюардессой. Когда была маленькая, все мечтала о том, как вырасту и повидаю мир. — Джесс улыбается одними глазами, смущенная собственной откровенностью. Отпивает вина.
Вот вам и предки-миллионеры… Вот вам и шикарный особняк в Максвелл-Хилле…
— И еще я дала себе зарок, что никогда не влюблюсь и не позволю какому-нибудь ублюдку сделать мне больно, как произошло с мамой. — Она переводит взгляд на меня. — Я не такая, как ты, Хизер. Я не хочу, чтобы у меня в животе порхали бабочки. Не надо мне их. Это опасно. Мне нужны надежность, безопасность, уверенность. Ну и конечно, хороший секс, — спохватывается она. — Вот скажи — почему самые что ни на есть козлы хороши в постели?
Несмотря на горечь ситуации, она меня насмешила.
— Если бы не эти самые бабочки, тебя не было бы на свете. Спроси маму — держу пари, она скажет, что ни о чем не жалеет.
— А как же вы с Дэниэлом? Ты страдала…
— Это не значит, что я не хочу больше влюбляться. Это самое прекрасное чувство на свете. За него можно все отдать. С ним ничто не сравнится.
— Но ведь становишься совсем беззащитной…
— Точно. Страшно до чертиков.
— Значит, мне просто смелости не хватает.
Такая мысль мне не приходила, но, возможно, она права.
— Как там говорят? «Лучше полюбить и потерять, чем вообще никогда не любить».
— Господи, и где ты такие перлы откапываешь? В глянце?
— А фиг их знает.
Джесс улыбается, но тут же, качая головой, обессиленно стонет:
— Твою мать! Ну что со мной не так, Хизер?
— Ничего. С тобой все абсолютно нормально.
Но Джесс, похоже, намерена устроить себе хорошую головомойку. Игнорируя мою реплику, она принимается рвать измятую картонную подставку на мелкие клочки.
— Нет, со мной точно что-то не так. Сама посуди: мне тридцать шесть, и я одинока. Никогда не влюблялась. Не жила с мужчиной дольше полутора месяцев. А теперь и вовсе перешла на женатиков! Уж поверь, когда я составляла список необходимых качеств претендента, там не было пункта «женат». — Она косится на фотографию на стойке и мстительно ставит на нее бокал. — Все люди как люди, у всех отношения… К примеру, вы с Джеймсом.
— Мы расстались.
— Ты порвала с Джеймсом?!
— Скорее он порвал со мной.