Мечты Энни

Ли Маурин

— Это было великолепно, Энни, — восторженно произнес мистер Эндрюс, когда генеральная репетиция подошла к концу. — Просто замечательно.

— Я, кажется, вжилась в образ, — скромно сказала Энни.

Была среда, и до премьеры оставалось всего два дня. Сегодня ей действительно удалось влезть в шкуру Златовласки и испытать то чувство горечи и разочарования, которые главной героине в полной мере преподнесла судьба.

— Именно так и должно быть. — Мистер Эндрюс вышел на сцену. — Подойдите все ко мне, мои юные артисты, у меня для вас новость. — Они сели на пол у его ног. — Мы продали почти все билеты на нашу премьеру, но

мистер Пэрриш хочет, чтобы мы выступили дополнительно в пятницу вечером для школы.

Все вдруг нарочито застонали, сделав вид, что это будет скучно.

Однако мистера Эндрюса трудно было провести.

— Я так и знал, что вы обрадуетесь. Приедет репортер из «Кросби геральд», так что уже на следующей неделе ваши имена появятся на страницах газеты. Ну а теперь, кто принес деньги за билеты? Лучше поторопитесь, их осталось совсем немного.

Энни подумала о том, что, пока не поздно, надо бы купить билеты для мамы и папы. Она по-прежнему медлила с приглашением, но, быть может, когда она принесет домой билеты и вручит их прямо в руки родителям, тем будет труднее отказаться. И чем больше она об этом думала, тем важнее казалось то, что они должны прийти.

Мари как раз собиралась отправиться на работу, когда Энни пришла домой.

— Сегодня вечером состоится грандиозный ужин — собираются представители консервативной ассоциации города Кросби. Бруно пришел в ярость, узнав об этом. Сиси сказала, что он никто иной, как чертов марксист. Они здорово поругались.

— Они часто ссорятся, но это ничего не значит, — сказала Энни.

— Я знаю. Они ужасно любят друг друга. И это так романтично. — Мари блаженно вздохнула. — Там просто потрясающе, сестренка. — Она поцеловала Энни в щечку. — Ну ладно, пока!

Энни зарделась от удовольствия. Она не припоминала, чтобы ее сестра когда-нибудь прежде столь пылко проявляла свои чувства.

Когда Мари ушла, Энни начала стряпать папе ужин. С тех пор как она услышала, что он выбрасывает еду в помойное ведро, она готовила ему маленькие аппетитные угощения. Намазав маслом кусочек камбалы, Энни засовывала ее в духовку, потом чистила две маленькие картофелины и открывала банку с консервированным горошком.

Приготовив себе сэндвич с джемом, она решила съесть его в кухне, глядя в окно на стену, отделяющую их дом от жилища миссис Флахерти. Энни сидела как на иголках, думая о том, что в нагрудном кармане ее школьного сарафана лежат два голубеньких билета. Девушка подошла к двери, чтобы увидеть мать. Телевизор был включен, однако работал без звука. Однажды, когда мама была в уборной, Энни заглянула в сервант. Там, как и сказала Мари, стояло несколько бутылочек с таблетками, имеющими очень странные названия, которых Энни никогда прежде не слышала.

«Боже, это же ужасно! — подумала она. — Словно ночной кошмар. Мистеру Эндрюсу нужно написать об этом пьесу».

Часы на каминной полке пробили семь, и Энни увидела, что мама вдруг стала как натянутая струна. Роза подняла голову, чуть склонив ее набок, как будто к чему-то прислушивалась. Она ждала, когда же звякнет щеколда на калитке, сообщая о том, что ее муж возвратился домой.

Как только отец съел свой ужин, Энни принесла чай.

— Хочешь пирожное? У меня есть твое любимое, «Баттенбург».

Кен никогда не говорил, что любит его, но стоило ей купить этот бисквит, как он мгновенно исчезал.

— Нет, спасибо, — проворчал отец.

Он развернулся вместе со стулом к камину, открыл газету «Дейли экспресс» и стал читать.

Часы

пробили полвосьмого. Если она в скором времени не уйдет из дома, то опоздает на встречу с Сильвией, — Энни вдруг поняла, что забыла снять школьную форму. Она нерешительно стояла посреди комнаты, понимая, что надо пойти наверх и переодеться, однако билеты, казалось, уже прожгли дырку в ее кармане. «Я спрошу сию же минуту», — решила она.

Энни села, сделала глубокий вдох и тихонько заговорила заметно дрожащим голосом:

— Я купила билеты на школьный спектакль. Они стоят всего девять пенсов. Я буду исполнять главную роль. Пожалуйста, приходите!

Ответа не последовало, и Энни показалось, что ее слова повисли в воздухе. Однако мама ее услышала, Энни знала это наверняка. Ее тело вдруг съежилось. Ссутулив плечи, Роза скрестила руки на груди и уставилась на свои плотно сжатые колени. Отец оторвался от газеты, однако вместо того, чтобы взглянуть на дочь, вперился взглядом в экран телевизора, на котором действующие лица безмолвно говорили друг с другом. Затем он отрицательно покачал головой, обращаясь, однако, не к Энни, а все к тому же телевизионному экрану, хотя она прекрасно поняла, что это было адресовано ей.

Ну вот и все. Они не придут.

О боже! Охваченная неконтролируемой яростью, доселе ей совершенно неведомой, Энни вынула билеты из кармана и швырнула их в огонь. Она видела, как они съежились, став коричневыми, и загорелись, а когда их поглотили голубые дрожащие языки пламени, вдруг почувствовала, как похожий огонь стал разгораться и в ее сердце. Девушка возненавидела своих родителей, особенно мать. Кто знает, возможно, отец и пошел бы, если бы не она.

Плотина прорвалась.

— Почему вы не оставили нас у тетушки Дот? — кричала Энни. — Вы не имеете права называться родителями, ни один из вас!

Отец по-прежнему смотрел в экран телевизора. Он даже не взглянул в сторону Энни. «Если он включит звук телевизора, я его ударю», — поклялась она.

— Почему же вы не слушаете меня? — Она вдруг заплакала. — Я ваша дочь. Я Энни. Вы разве не видите, что я здесь?

Она должна достучаться до них! Должна сказать нечто такое, что задело бы их за живое, подтолкнуло к разговору.

— В прошлом году Мари сделала аборт. Мари — это ваша вторая дочь, если вы вдруг запамятовали. С ней случилось горе, потому что она искала кого-то, кто мог бы полюбить ее. А когда у меня начались месячные, я подумала, что умираю! Потому-то я и провалила тогда экзамен.

Энни вспомнила матерей, которые ожидали ребятишек возле школы, чтобы забрать их домой, потому что на улице шел дождь, вспомнила о спортивных соревнованиях и праздничных мероприятиях, о которых даже не удосужилась сказать своим родителям, поскольку знала, что они все равно не придут, а еще выступление-пантомиму. Но больше всего Энни печалилась о том, что так и не смогла, свернувшись калачиком, посидеть на родительских коленках и не почувствовала прикосновения их нежных рук, когда так сильно в этом нуждалась. Энни хотела объяснить матери и отцу не покидавшую ее сердце тоску о потерянном детстве. Однако ей, вероятно, не хватало для этого ума и опыта, поскольку она не смогла придумать, как выразить словами то, как сильно ей недоставало их любви. Вместо этого она встала и принялась ходить взад-вперед, размахивая руками, и все, что выплеснулось наружу, представляло собой поток горечи и отчаяния, взрыв чувств, о существовании которых она даже не догадывалась, просто не могла себе представить. Все это накапливалось в ней годами, а возможно, и на протяжении всей ее жизни.