Мечты и кошмар
Шрифт:
Падение центральной власти большевиков не только возможно, но неизбежно (и в данный момент, несмотря на большое запоздание) при таких условиях:
1) Наличие некоторой вооруженной военной силы, идущей извне. Количество сил не так важно, как условие их смешанности, т. е. крайне важно, чтобы тыл, идущих впереди русских сил обслуживался регулярным войском другой союзной страны, — все равно какой.
2) Лозунги идущих впереди русских должны быть чисты от всякой старой тени. Если угодно — это лозунги крайнего демократизма, но именно крайнего. Как реставрации, так и не должно быть в них: ни воинствующего национализма (против так называемого
3) Вышеназванные лозунги должны быть оформлены с чисто большевистской определенностью, резкостью и краткостью. Так же, как методы борьбы, военные приемы, должны отличаться некоторым образом от приемов западной регулярной войны. Следует помнить, что в гражданской войне есть свои особенности. Большевики ими пользуются. Но их можно использовать и с другой стороны.
Наилучшее направление было бы северное и западное одновременно. Но вполне возможно и одно западное, даже не очень широкое. Южное направление неблагоприятно, может оказаться даже вредным. (Крайне важен Петербург. Большевики это знают так же, как и мы, и этого не скрывают. При всякой тени петербургской опасности они погружаются в самую жалкую панику и готовы к бегству.)
Такое движение извне рассчитано не на завоевание России вооруженной силой, а на соединение с громадным большинством русского народа против угнетающего меньшинства. Это лишь протянутая рука лежащему, придавленному извне, не могущему подняться. Крестьяне, да и вся красная армия, разбиты и разделены на отдельные кучки (еще прослоенные отбросным элементом шпионов). И все это сейчас заперто кругом толстой стеной российских пространств.
Не наблюдаем ли мы картину непрерывных восстаний, очагов, вспыхивающих, увы, не одновременно? Да и как иначе? Они не связаны между собой, ничего не знают одно о другом. Стихийные, органические вспышки. По частям каждая легко гасится большевиками и так же мало имеет значения, как если бы в громадной тюрьме бунтовало каждый день по единственному арестанту в одиночке.
Сбить замки на тюремных дверях… вот для чего нужно движение… вот для чего нужно движение извне, силы внешние. Ведь замки-то висят извне…
«Шлиссельбуржцы должны освободиться собственными силами, если же нет — значит, они достойны сиденья в своих камерах». Этого никто не говорил. Стыдились, что ли? Теперь, потеряв стыд и разум, говорят — о новой, гигантской крепости, России, о новых заточниках русских. Не надо вооруженной силы извне. Не надо вмешиваться во внутренние дела новых шлиссельбуржцев!
С тем же правом (если двигаться по линии абсурда) скоро скажут о рабочих, когда их завалит в копях: освобождение — дело их собственных рук. Не надо интервенции.
Вот это «не надо интервенции» — прежде всего — глупость. Глупость махровая, глупость художественная. Ею можно бы эстетически наслаждаться, если бы эта дубина в руках Иванушек не мозжила головы направо и налево.
Но об «интервенции» в прямом смысле, о том, почему в движении сил против III Интернационала должны непременно участвовать и чужеземные войска, — я скажу подробнее в следующий раз. Это участие — условие успеха (одно из условий).
Здесь я только скажу еще одно. Если бы здравый смысл возвратился к русским и нерусским европейцам, если бы внешнее движение в Россию в тех формах, как они нам рисуются, осуществилось — мир был бы изумлен легкостью, молниеносностью, пожалуй, незаметностью исчезновения «Советского» правительства. Было бы замечательное в своем роде «истаива-ние бесов перед заутреней». Кто пережил в Петербурге 25 окт. 17 года, тот знает, что и появилась их власть так же тупо, без момента: одно бессилие незаметно навалилось на другое бессилие. Сейчас — нет, сейчас — есть…
А если без лирики, просто будем рассуждать, — какие, действительно, громадные внешние перемены могут быть? Кучка «властителей» с чутким носом рассеется; неважные и глупые попадутся; но их мало, очень мало! Вот это надо помнить: громадное большинство, почти вся Россия — одного, антибольшевистского лагеря. Почти все останутся на местах. И должны остаться. Рука, протянутая для помощи, да не превратится в руку слепого и глупого мстителя.
И тогда будет радость. Такая радость, как в первые дни февральской революции.
Я даже и не подумаю вступать в газетную полемику… Мне, во-первых, некогда, а во-вторых, в самом факте личного переругиванья беженцев-писателей я нахожу, что-то стыдное. Вот уж для чего воистину «не время и не место!». Поэтому я (как и все мы), оставляю эмигрантов из «Воли России» и «Последних Новостей» предаваться полемическим занятиям, сколько они хотят. Это их дело. У меня есть другое.
Но мне полезно было лишний раз вспомнить, как правы большевики, когда они до тупости, до одурения, долбят свое каждый день, одними и теми же словами, не боясь уродства и бесстыдства повторений. Уж, кажется, ясно; уж с ума бы сойти от ясности; нет, они опять, и опять и снова. Очевидно, они знают «свой народ» и нравы. Уж не надо ли и нам придерживаться большевистских методов? Мне, например, казалось, что я говорю необыкновенно ясно. Можно не соглашаться, но не понять нельзя. И вот, оказывается (по недавней статейке в «Поел. Новостях»), что меня можно понять «даже совсем наоборот». Не смея думать, чтобы это «наоборот» могло быть нарочным, только для целей «полемики», — я прихожу к убеждению: русских эмигрантов надо так же беззастенчиво долбить, как долбят большевики «свой народ».
Для совершенной ясности я напомню: я говорю лишь о том и то, что знают, думают русские люди в России, принадлежащие к антибольшевистскому лагерю. То, к чему пришла и что определенно оформила ответственная, сознательная часть еще живой интеллигенции, люди и быв. партийные и беспартийные — одинаково все, сохранившие человеческий облик. Менее сознательные, неспособные к самостоятельным выводам и обобщениям, в громадной массе присоединяются к данным формулировкам, ибо они то же самое знают и чувствуют, то же самое.