Мечты сбываются
Шрифт:
Тот самый первый день, когда Леони везла ее с рингвудской станции в Кингстри; не понимая, что делает, она захотела приласкать двух лесных пони, попробовать подманить их к машине! Она еще тогда почувствовала, что отповедь Леони была слишком яростной, слишком напористой, и теперь, кажется, сообразила, почему так вышло. Ведь если автокатастрофа действительно произошла из-за выбежавших на шоссе пони и Леони была там, тогда ее реакцию при виде кобылы с жеребенком вполне можно понять. Ее резкий выпад служил прикрытием для чувств, возникших у нее одновременно со всплывшей в памяти мрачной картиной,
Все эти мысли промчались в ее голове очень быстро, но она так на них сосредоточилась, что на несколько секунд перестала видеть все вокруг. Потому-то она заметила остановившуюся в дверях и наблюдающую за ней Леони только тогда, когда девушка обратилась к ней.
— Не сочтите за дерзость, но я все-таки спрошу: что это вы делаете в моей комнате? — пропела она.
Захваченная врасплох Мери уставилась на нее, чувствуя, как розовеют ее щеки.
— Миссис Форд попросила меня зайти и поискать ее таблетки от мигрени, которые вы одалживали... — Но сказав это, она умолкла, робость, бывшая ее второй натурой, внезапно вылилась в гнев при виде Леони, по обыкновению холодной и самодовольной. Застенчивость сразу же покинула Мери. — Я нашла таблетки практически сразу. Но затем, мне даже не пришлось рыться в ваших вещах... — Мери бросила красноречивый взгляд на заваленный хламом туалетный столик, — вышло так, что я увидела... эту вещицу, мисс Криспин. Вы наверняка согласитесь со мной, что вторую сережку из этой пары нам обеим уже доводилось видеть?
С этими словами она раскрыла ладонь, и шагнувшая вперед Леони, на чьих губах играла тонкая усмешка, увидела лежащую там сережку. Ее глаза сразу же метнулись к лицу Мери, тогда как улыбка заодно с самодовольством пропали в мгновение ока.
— Как... как вы посмели? — воскликнула она. — Отдайте это мне!
Вместо этого Мери швырнула сережку обратно в шкатулку:
— Моя смелость тут ни при чем. Вы оставили ее, чтобы она бросилась в глаза любому, кто случайно зашел бы в вашу комнату.
— Если и так, кто дал вам право... позорить меня гнусными подозрениями?
— Таким правом пользуются все, кто считает себя другом Нелли Дервент, — холодно заверила ее Мери. — Или, если угодно, все, кому известно: до сих пор вы только и делали, что лгали и изворачивались! — Она выждала немного, но Леони молчала, и Мери, тихонько выйдя из комнаты, направилась к миссис Форд.
Вернувшись через несколько минут, она нашла Леони сидящей на краешке кровати, уставившись на тлеющий кончик сигареты. Так, словно их разговор не прерывался ни на миг, Леони перешла в защиту:
— И где вы, по-вашему, окажетесь, если я буду все отрицать?
— Не думаю, что вы станете отрицать, что серьги ваши, хотя бы передо мной! Вы могли бы заявить, что как-то довольно давно ехали с мистером Кертисом в его машине и после этого обнаружили пропажу сережки или даже не обнаружили ее сразу, но тогда почему вы не сообщили это полицейским, когда у вас был шанс? То, что одна из них оказалась в машине, а другая — здесь, само по себе не имеет значения. Важно лишь то, что вы утверждали,
— А вы подумали, что я не стала бы держать у себя вторую сережку, если бы мне было что скрывать?
Теперь Мери почувствовала, что могла бы даже сжалиться над загнанной в угол Леони, если бы жестокость, которую та проявляла к Нелли, не казалась ей столь омерзительной. Поэтому она продолжала:
— Вы не ждали, что вопрос об этих серьгах всплывет еще хотя бы однажды. И мне кажется, вы чувствовали себя в полной безопасности, потому что знали: никто не видел эту пару на вас. Догадываюсь, что они даже не принадлежали вам до той ночи, когда мистер Кертис... погиб.
Этот выстрел был сделан наугад, и Мери с трудом поверила бы, что облекла свои мысли в слова, если бы не реакция Леони на них. Если о лице можно сказать «осунулось», а о теле — «съежилось», то именно так реагировала Леони, и все же она нашла в себе силы бросить еще один вызов:
— Если вам все известно, тогда что вам от меня нужно? Каких еще признаний?
— Я хочу услышать правду о той ночи. Потому что вы и были той пассажиркой, которую так и не удалось найти, верно? — сказала Мери, теперь абсолютно уверенная в своей правоте.
Леони, сгорбившаяся над сигаретой, ответила не сразу. Но когда она заговорила...
— Да, прости Господи, я была там. Рики пил за рулем, а он всякий раз, как напьется, вел машину словно дорога — его собственная. Когда мы выезжали вместе, мы никогда не заглядывали в лесные гостиницы или куда-то, где нас могли бы узнать. Но в машине у него всегда была припрятана фляжка. Мы встали на обочине недалеко отсюда, чтобы пожелать друг другу доброй ночи, и, перед тем как тронуться с места, Рики включил на минутку свет в салоне — чтобы я могла привести в порядок лицо. И, пока горел свет, мимо проехала машина. Я помню, у нее были английские номера. Но водитель так и не дал показания — значит, мог и не запомнить, что видел нас там. В любом случае... едва мы двинулись дальше, в Рики словно бес вселился. Я упрашивала его перестать и пустить за руль меня, и тогда...
— Случилась авария?
— Нет, но я увидела прямо впереди одну из тех проклятых лесных пони с двумя жеребятами. В свете фар они выглядели так, будто были нарисованы на заднике театральной декорации. Но Рики не замечал их, пока они не рванули в стороны, спасаясь от удара. Рики не сбил ни одного пони, но, стараясь вырулить, потерял управление. И следующее, что я помню, — то, как он навалился на руль, словно этот штырь проткнул ему грудь...
Мери глубоко, прерывисто вздохнула.
— Он еще мог говорить? Или вы решили, что он уже тогда был мертв?
— Говорить он не мог, и, прежде чем уйти, я убедилась, что бедняга испустил дух. Я... клянусь, что он умер! Он был мертв, говорят вам! Так какой же смысл?
— Хорошо. Значит, вы оставили его в машине, мертвого, как вам показалось, хотя это не обязательно было так. В любом случае, — Мери и не догадывалась, что может быть так сурова, так строга к кому-то, — вы понимали, что следует позвать кого-нибудь на помощь и вызвать врача. Но вы этого не сделали, поскольку для вас было важнее уйти никем не замеченной. Почему?