Мечты сбываются
Шрифт:
Хабибулла распалился. Впервые за время своей работы в театре говорил он так откровенно. Он почуял, что у него хотят отнять женщину, которой он еще не пресытился и с которой не намерен был так быстро расстаться. Понимал он и то, что если Телли примкнет к лагерю его недругов, — она с их помощью обретет в конце концов подлинный успех как актриса, а это ему совсем не улыбалось: любовь любовью, но не следует забывать, ради чего он здесь директорствует. «Хорош же ты оказался, наш милый друг Хабибулла-бек! — могут сказать ему в один прекрасный день те, кто его сюда направил. —
Нет, этого допустить нельзя, ни в коем случае!
— Ну, что ты скажешь? — спросил Хабибулла Телли.
Она молчала, не зная, что ответить.
— Так что же — перестать мне встречаться с Баджи? — спросила она неуверенно.
— Напротив! — с недобрым огоньком в глазах воскликнул Хабибулла. — Встречайся, встречайся возможно чаще! Но только ни на минуту не забывай, для чего ты это делаешь. Я должен знать о каждом шаге наших недругов. Понятно?
ПЕРО ВРАГА
Удержав Телли подле себя, Хабибулла приободрился, вновь поверил в свои силы. Не пора ли ему начать большой поход против врагов?
Баджи уже получила свое — осталась не у дел. Не наступило ли время избавить театр, да и самому избавиться и от ее покровителя, от тверского чужака?
Правда, действовать против такого человека открыто — опасно: худрук пользуется уважением, доверием, в то время как он, директор, в глазах многих не более чем сложивший оружие мусаватист.
Действовать следует сугубо осторожно, за спинами верных людей, самому оставаясь незамеченным, в тени. Кому можно довериться? Кто они, эти верные люди, готовые выступить против худрука и не предать его, Хабибуллу?
Сейфулла?
Да, старик недолюбливает худрука, уже не раз сталкивались они между собой, жестоко препирались друг с другом. Но способен ли Сейфулла, эта нервная развалина, справиться с таким серьезным, опасным делом? Он неплохой актер, но совершенный осел в политике.
Может быть, Телли?
Телли — веселая, приятная женщина. Хорошо, что удалось удержать ее подле себя. Она еще с техникумской скамьи имеет зуб против худрука. Она, конечно, сделает все, что он, Хабибулла, прикажет. Но разве можно ей довериться? Баба есть баба! Не застань он ее в ту минуту, когда она миловалась с Баджи, он, возможно, потерял бы ее навсегда.
А Чингиз?
Тот питает к худруку явно злые чувства за то, что не дают развернуться его воображаемым талантам. Чингиз хитер, ловок, находчив. Не его вина, что все так неудачно обернулось тогда с этой «Могилой имама». Чингиз не трус, решителен. Почему бы и впрямь не остановить внимание на этом молодце?..
— Садись, Чингиз… Рассказывай, доволен ли ты работой? — приветливо начал Хабибулла, вызвав Чингиза к себе в кабинет.
Этим вопросом директор обычно начинал беседы с подчиненными. Стоило кому-нибудь выразить удовлетворение работой,
Мягкий, участливый тон Хабибуллы заставил Чингиза вообразить, что Хабибулла чувствует себя перед ним неловко из-за Телли и стремится загладить свою вину.
— Доволен ли я работой? — переспросил он развязно. — Откровенно сказать — недоволен!
— В чем причина? — с притворной озабоченностью осведомился Хабибулла.
— Затирают меня, Хабибулла-бек, и как актера и как режиссера.
— Затирают? — наигранно мрачнея, протянул Хабибулла. — Кто смеет вести себя так с нашей талантливой азербайджанской молодежью?
— Есть такие люди…
Хабибулла понимал, кого имеет в виду Чингиз. Он опасливо покосился на дверь и, лишь убедившись, что она закрыта, ободряюще сказал:
— Ты не стесняйся, мой друг, говори прямо!
— Что ж…
И Чингиз рассказал о своих взаимоотношениях с худруком, перемежая жалобы с нападками, полуправду с ложью, охваченный желанием очернить того, в ком видел причину своих неудач.
Хабибулла слушал с преувеличенным вниманием.
— Совсем распоясался наш Виктор Иванович! — с искренним возмущением воскликнул он, едва Чингиз окончил. — Следовало бы его осадить!
И тут Чингиз понял: не для того вызвал его Хабибулла, чтоб каяться за Телли, а для того, чтоб использовать в борьбе против худрука.
— Осадить Виктора Ивановича не так-то просто! — ответил он, подумав.
Хабибулла едва сдержал кивок: он знал это не хуже Чингиза. Но согласиться с этим означало вселить в Чингиза сомнение с первых же шагов.
— Тот, кто не видел слона, считает, что самое большое животное — верблюд! — сказал он, небрежно махнув рукой.
— Верблюд тоже может укусить.
— Если умело взнуздать — не укусит… — Хабибулла переменил тон, заговорил вкрадчиво и убеждающе. — Неужели ты, Чингиз, не понимаешь, что пока мы не осадим худрука, ни мне, ни тебе, ни любому из наших друзей житья не будет?
— Понимаю… Но как его осадить?
Лицо Хабибуллы мгновенно повеселело. Он хлопнул в ладоши и воскликнул:
— Вот это уже деловой разговор! Как осадить? Есть много путей! Ну, хотя бы такой: вспомни, что существует печать, предоставляющая свои страницы для освещения недостатков.
— Вряд ли газета решится выступить против Виктора Ивановича: он как-никак — заслуженный человек.
— Найдутся в газете люди, которые нам помогут! В твою задачу входит весьма немногое — написать о тех безобразиях, которые творит здесь худрук в отношении нашей молодежи. Все это, конечно, нужно сделать умно, тонко.
Чингиз смущенно заметил:
— Мне, Хабибулла-бек, не написать так, как нужно.
Казалось, Хабибулла только и ждал этого.
— Я напишу с твоих слов, а тебе останется лишь подписаться и отправить статью в газету, — сказал он.