Медленный яд
Шрифт:
— Илья! Твой отец бы согласился.
— Нет, — качаю я головой, глядя ему прямо в глаза. — Он никогда бы не пошел на это, пока есть возможность самостоятельно зарабатывать и ни от кого не зависеть. Ни он, ни Кирилл.
Николай Алексеевич смотрит на меня, поджимая губы, и я вижу, как за маской добродушного дяди мелькают акульи зубы. Я ступаю на его, запретную территорию, показывая свои права.
— Что ж, — говорит он, — в любом случае, оставить все как есть, мы не можем. Будем решать, что
Я решаю не отвечать, уходя из кабинета, не закрывая двери. Уровень гнева за сегодняшний день превышает все допустимые значения. Захожу в кабинет, забирая вещи, бросаю новой секретарше:
— Меня нет ни для кого.
Она испуганно кивает, глядя на меня огромными глазами.
Надо куда-то, где можно перезагрузить мозг.
Листаю телефонную книгу, находя давно забытый номер.
— Привет, это Поддубный. Можно, сегодня заеду?
Глава 31. Илья
Пот льет с меня ручьем, мышцы все еще гудят с непривычки.
Пропускаю удар, ощущая во рту привкус крови, и тут же наношу ответный.
Из-за перерыва в тренировках бой дается тяжелее, чем раньше, но тело помнит движения, все до одного.
— Поддубный, не спи!
Тренер, к которому я ходил в детстве, кричит подбадривающее, заставляя снова прийти в себя. Встряхиваю головой, делая апперкот, пока соперник не успевает уйти в бок.
Звук свистка, и я опускаю руки, почти не ощущая вес перчаток.
— Хватит на сегодня.
Решение приехать на тренировку три недели назад оказалось самым мудрым.
Теперь я через день пропадаю в спортивном зале, позволяя выбить из головы все лишние мысли. Олега пока так и не удается вытащить наружу, он матерится и просит сигареты блоками, скуривая за день по несколько пачек.
— Я тебя вытащу, — обещаю ему, — вытащу. Успокойся.
— Иди ты нахрен, — привычно возмущается он и тут же сникает, — я заебался тут. Помыться хочу нормально, пожрать и потрахаться. Как бомж тут…
Пытаюсь приободрить Суворова, только пока нечем. Стройка стоит, статьи выходят одна за другой, и все, что придумал пиар-отдел не помогает сдвинуть с верхних строк статьи о заключении субподрядчика.
На фоне этого стараюсь не думать о Влади, отвлекаясь на Алину. Она почти переезжает ко мне, оставаясь ночевать через день, готовя еду, что получается у нее хорошо.
Красивая, хозяйственная, не тупая.
Но, сука, не то! Все не то.
После душа благодарю за спарринг партнера, показывая подбородком на татуировку на его руке:
— Больно?
— Нет, — усмехается он, — но ее не за один сеанс набивают.
— А что значит?
Дурацкий вопрос, который я стараюсь никому не задавать, сегодня сам вылетает из моих уст.
— Для защиты. Кельты
— Скинь контакты.
Решение принимаю внезапно, все за две минуты разговора. Раньше я и думать не хотела о том, чтобы набивать на своей коже чернилами узоры, а сегодня вдруг понимаю, что мне это надо. Небольшая порция боли, которая помогает продержаться до следующего дня.
Когда тело ноет, показывая, что ты все еще живой, это приятное ощущение. И в последнее время я завишу от него, как от наркотика.
Мастер принимает меня на следующий день. Я не думаю над эскизом, не задумываясь о том, что хочу видеть на себе, только на пальцах объясняю желаемую картинку. Он рисует ее быстро — пока я пью чай в комнате ожидания, разглядывая сотни сережек для пирсинга, дипломы в рамках и постеры с эскизами.
— Готов? Тогда садись, — мастеру лет тридцать пять, аккуратная борода, руки, забитые по самые предплечья, кажутся черными.
— Долго решался? — спрашивает меня, перемешивая краску и включая тихо жужжащий аппарат. Первое прикосновение к коже — неболезненное, даже в чем-то приятное. Он проводит линию, протирая ее салфеткой, — ну как?
— Небольно. Пять минут, — отвечаю поочередно, закрывая глаза и позволяя ему дальше бить на коже узоры.
— Сегодня контуры основные сделаем и часть забьем. Еще сеанса три.
— Отлично.
Постепенно на груди и предплечье проступают доспехи, и я с запозданием думаю, — точно ли это нужно мне?
И понимаю, что да.
Мои латы уже основательно помяли, и броня из них уже никакая.
Отец был всегда против наколок, — в его времена они ассоциировались с синими куполами, тюрьмой и отсидками. Интересно, как сейчас бы он отнесся к моему поступку? Ко всему, что происходит сейчас в моей жизни?
Три года я не позволял себе думать о том, оправдываю ли я его ожидания. К сожалению, мне об этом никогда не узнать.
Последний наш разговор с отцом закончился скандалом — я едва закончил институт, и занимался тем, что прожигал свою жизнь. Не работал, спрашивая у отца деньги, а в тот день пришел просить новую машину. Старая была еще вполне ничего, но мне хотелось произвести впечатление на девчонок из нашей компании.
У отца деньги были, я точно это знал. Так же, как и сколько стоит «БМВ». На мою «Тойоту» уже нашлись покупатели, и оставалось всего лишь продать старую и внести оставшуюся сумму за новую.
Но отец даже слушать не стал меня, совершенно справедливо возмутившись:
— Илья, ты охренел, что ли? Я деньги не печатаю. Устройся на работу, будешь менять автомобили, когда захочешь.
— Тебе жалко, что ли, я не пойму? Устроюсь, молодость только раз в жизни дается. А у тебя бабки есть, не жмотничай, пап.