Медное небо
Шрифт:
Анна наклонилась над Часами. Часы оставались, как всегда неподвижны, но для нее пространство менялось. Исчез циферблат со стрелками, нарисованные линии стали объемнее, океан дышал, поднимая волны подволяя им падать вниз. Анна смотрела сверху, оттуда, где звезды и облака. Потом дотронулась до одного из облаков, чуть-чуть, до краешка, и полетел снег - большие мягкие хлопья. Она улыбнулась и опустила взгляд ниже, к земле... еще ниже, на один из городов, на площадь перед университетом. Тем же, который разглядывала утром. Продавцы книг и хлеба, те, что торгуют на переносных лотках, принялись поправлять
Ирма сидела за столом у окна, подперев голову рукой. Раскрытая тетрадь, ручка, стопка учебников. Ирма глядела на мягкие хлопья снега, делать уроки не хотелось, даже казалось немного обидным перестать глядеть на снег, такой пушистый, так чудесно кружащий. Оседающий на ветках, на фонарях, на сломанной лодке, вмерзшей в речной лед.
– Мечтаешь?
Селина поставила перед сестрой чашку чая, облачко ароматного дыма поднималось над ней.
– Я сейчас, сейчас...
Ирма опустила взгляд в учебник, отыскивая потерянный абзац. О чем там шла речь, она, как выяснилось, вообще забыла.
Селина снова зашла, уже в пальто и шляпке.
– Ну как?
– придерживая неширокие поля шляпки, повернулась вокруг себя.
– Да, - со знанием дела кивнула Ирма.
– Стиль ретро... красиво.
Старшая сестра повесила сумочку на плечо и послала младшей воздушный поцелуй.
– Все, пока, я зайду в наш магазин, потом еще кое-куда. Если Ник вернется, скажи, чтобы ел суп.
– Хорошо.
– Лучше сама погрей ему... а пирог будет вечером.
– И тесто ты поставила уже?
– оживилась Ирма.
– Да-да.
– А Ник к Августину ушел? Ну, тогда он придет неголодный.
– Может быть. Я убежала!
И Селина скользнула в приоткрытую дверь.
Ирма подошла к окошку и оперлась ладонями о холодный подоконник. По тротуару, затаптывая только выпавший снег, шли девушки с сумочками через плечо, многие с длинными волосами, рассыпавшимися по плечам из под вязаных шапочек, с зацепившимися за пряди пушистыми хлопьями. Молодые люди студенческого вида с рюкзачками на спине, пожилые домохозяйки, тянущие тележки на колесиках с покупками.
Ирма задернула прозрачный тюль и отправилась по пустой квартире. Зашла на кухню. Приложила руку к теплым печным кирпичам, постояла, греясь. Понюхала сладковато пахнущее тесто, медленно ползущее к краю кастрюли. Почесала за ухом спящего на батарее кота.
Вернулась в комнату, полистала толстую тетрадь с потрепанными углами. Картинки - карандашные, акварельные и вырезанные из журналов. "Секретики", завернутые в треугольником сложенную страницу - стих, признание, необычайно остроумная надпись "тут ничего нет".
Побрела в гостиную и открыла крышку пианино. Не садясь, наиграла одним пальцем короткую мелодию, потом другую... побежала в прихожую, стащила с верхней полки шкафа старый палантин Селины, который та иногда носила осенью и весной. Обернула его вокруг шеи, закинула конец через плечо,
– Звезда нашего кабаре, Ирма Лодзак.
Она благосклонно улыбнулась несуществующей публике и продолжала петь увереннее и громче. Затем раскланялась, снисходительно принимая овации и цветы. Изящно оперлась рукой о комод, опустив локоть рядом с белоснежной вышитой салфеткой. Взяла со стола ручку и, небрежно закинув голову, поднесла к губам. Ручка была в длину сигареты с мундштуком, и Ирма неспешно выпускала невидимые колечки дыма.
Ник Лодзак шагал по промерзлой дороге, оставляя следы на свежевыпавшем снегу. Он поднимался в гору, к монастырю, и высокое белое здание храма со шпилем, целящим прямо в небо, становилось все ближе, серые перины туч нависали, почти задевая иглу стального шпиля. Вошел в ворота вместе с редкими паломниками. Редкими - оттого, что в будние дни экскурсий тут было мало, а до вечерней службы оставалось еще несколько часов. Ник зашел в храм, прочитал короткую молитву (сегодня он был не в молитвенном настроении). Потом неспешным шагом направился к братскому корпусу, зданию старинному, массивному, с галереями и арками. Заходить туда мирянам не то, чтобы настрого не разрешалось, но не приветствовалось. Ник остановился поодаль, рассеянно оглядывая присыпанные снежком туи, какой-то кустарник с мелкими листочками, газоны с пожухлой травой. Он выжидал момент, чтобы юркнуть в дверь главного входа.
Августин, послушник, крался по коридору. Освещенные пространства он перебегал на цыпочках, по темным шел, стараясь слиться с колеблющимися около стен тенями. Электрические лампы, сделанные в виде факелов, освещали каменный истертый пол.
– Кто-то шебуршится возле кладовой, - послышался издали настороженный голос. Стены отразили его гулким эхом и отправили звук гулять вдоль по коридору вместе со сквозняками.
– Мышь, - ответил второй равнодушно.
Звук шагов и голосов становился тише - уходят.
– Но там что-то звякнуло, разве мышь может...
– Сквозняк стукнул рамой. Оставьте, брат Целестин.
Ушли. Августин пошарил в широких карманах рясы - вот ведь слух, и звякнуло-то еле-еле. Нет, ничего не разбилось. Пригнувшись и прислушиваясь, осторожно отправился дальше.
Одна из теней - послушнику показалось, что это тень факела шевелится от сквозняка - отслоилась от стены и помахала Августину рукой.
– Я тут, - сдавленно прошептала тень.
– Тихо, тихо, - испуганно замахал ладонью Августин.
Он вытянул из кармана ключ от кельи и, озираясь, провернул его в замке. Впустил Ника и быстро зашел сам. Щелкнул выключателем. Желтая лампа в простеньком абажуре осветила келейку с каменными стенами, маленькое окошко. Перед окошком на подоконнике, образованном толщей стены, лежала стопка книг, потрепанная тетрадка.
Августин запер дверь и выставил на стол бутылку белого игристого староградского. Ник вытащил из рюкзачка сверток с чуть подостывшей жареной колбасой, пакетик соуса, нарезанный ржаной хлеб. Пальто перекинул через спинку стула. Единственного - Августин сел на кровать.