Медные пятаки правды
Шрифт:
– Куда мне в парк, я уже старый.
– Ой, не могу! Старый! Да какой же вы старый? Вам только и погулять сейчас. В парке девушки, познакомились бы. Ну, вот что вы сейчас пишете?
– Это, Маруся, я книгу пишу. Видите, сколько уже написал.
– Как это? Книгу списываете?
– Не списываю, а сочиняю. Заново пишу.
– Ай-я-яй! – удивилась Маруся, – И много вам еще писать?
Я сказал, что много. Маруся принялась переставлять посуду в шкафу, укладывать ложки и вилки по ящичкам. Я спросил, чтобы только поддержать разговор:
– Маруся, а вы
– Зачем мне замуж? Я уже была замужем. У меня муж в академии учился. Мы хорошо жили.
– Где же он теперь ваш муж?
– Где, где? Кто его знает, где. Бог с ним, пусть себе живет.
Маруся перестала стучать своими тарелками, посмотрела в окно и вдруг, всхлипнув, уткнулась в занавеску.
Вот те на, договорились? История Маруси проста. Какой-то офицер, обучающийся в Бронетанковой академии, пристроился к одинокой молодой женщине, имеющей свою комнатенку, хотя и в бараке, но зато рядом с академией. В любом случае неженатому офицеру удобней прожить пятилетний срок обучения в условиях домашнего быта, пользуясь заботой доброй, непритязательной женщины, чем пребывать в казенной обстановке офицерского общежития. Какой там «замуж»? Окончил капитан академию и «прощай, Маруся дорогая, / я не забуду твои ласки», как пелось в одной хорошей строевой песне.
Мне было жалко добрую женщину и я не знал, как поступить, утешать ее или промолчать, но Маруся вдруг вышла из столовой. Вернулась она скоро, подошла к буфету, что-то поискала там, потом подсела к столу, где я сидел, и предложила мне очищенную редиску.
– Вот вам редисочка, попробуйте. Это мне сестра привезла.
Маруся молча посмотрела в какую-то точку на столе и тихо проговорила: «Какая я еще дура».
И в это время в столовую заявились двое сверхсрочников, командир хозвзвода старшина Гутников и старший сержант Демидов зав складом ПФС. Оба они были мужчины обстоятельные, почтенные, вроде богатых кротов из сказки Андерсена.
– Как насчет чайку, Марусенька? – спросил Демидов, усаживаясь к столу, на который он положил счеты и толстую пухлую амбарную книгу.
Гутников сел за тот же стол и сразу же принялся читать какую-то книгу. Демидов достал из кармана несколько кусочков сахара, предложил старшине и вопросительно посмотрел на меня, но я отрицательно качнул головой. Прихлебывая чай, Демидов углубился в свою пухлую книгу, время от времени щелкая счетами.
– Что это ты, дядя Саша, доходы свои на счетах подбиваешь? – спросила Маруся.
– Какие там доходы? Расходы подсчитываю. А хочешь, я тебя научу на счетах?
– Научи, – согласилась Маруся, – интересно попробовать.
– Так, для начала положи, – Демидов посмотрел в свою книгу, – положи 112 рублей.
Маруся старательно подвигала косточками на счетах и у нее получилось 120. Демидов поправил ее:
– Гляди сюда, это десятки рублей, это сотни. Думай, голова.
Маруся своими коротким толстенькими пальчиками снова подвигала косточки, повторяя вслед за Демидовым:
– Единицы рублей, десятки рублей, сотни рублей. А дальше?
– Дальше тебе знать не положено.
У Маруси опять получилось 120.
– Куриная голова! – рассердился Демидов. – Видишь, до этой прорези копейки, а сюда рубли. Чего ж проще? Ложи 112.
Маруся задумалась и принялась внимательно смотреть на счеты. Гутников допил чай, засунул в карман свою книгу и, вставая из-за стола, назидательно сказал:
– Ты, Демидов, лучше ее самою положи, чем ждать пока она тебе 112 положит.
Демидов хлопнул по коленке сидящую рядом Марусю и предложил:
– А что, Марусенька? Может, подумаем над этим?
– Дураки, – фыркнула Маруся и убежала из столовой.
Политотдел постоянно требует роста численности комсомольцев в батальоне. Замполит майор Шипулин чуть ли не ежедневно долбил меня этим окаянным ростом: «Не известно, чем занимаешься, а рост комсомольцев не обеспечиваешь». Я, в свою очередь, часто напоминал об этом ротным комсоргам и сам постоянно думал над этим вопросом. На стройке жилого дома на Красноказарменной улице работал столяром хороший парень, рядовой Андрей Прохин. По моей просьбе он смастерил мне небольшой этюдник и я подумывал о возможной попытке попробовать порисовать на натуре. Я обратился к Андрею с предложением вступить в комсомол.
– А зачем? – спросил Прохин, не отрываясь от работы.
– Как зачем? Это же передовой отряд молодежи, и ты будешь его членом.
– А все-таки, зачем?
– Понимаешь, принято у нас так, чтобы молодые люди состояли в одной передовой организации и своим хорошим трудом и поведением подавали пример всей остальной молодежи. Комсомол это передовая молодежь, – я говорил, а сам думал: «Какую же чушь я несу, почему же у меня нет слов более убедительных, чем эти газетные фразы?».
Андрей отложил рубанок и спросил:
– В батальоне много комсомольцев?
– Порядка трех сотен.
– Тогда покажи мне, где этот передовой отряд, о каком ты говоришь. Что-то я ни нашей стройке, ни на каких других стройплощадках, куда меня посылали, не замечал никаких передовых отрядов.
– Ну не так же прямолинейно понимать это надо. Комсомольцы работают вместе со всеми. Это просто сознательные люди. А комсомол, это резерв нашей партии.
– Сознательные, а я, получается, несознательный? Посмотри, сержант, трое ребят бетонный раствор мешают. Ты можешь сказать, кто из них делает это сознательно, а кто нет. Пойдем, спросим, кто из них комсомолец.
– Я и так знаю. Комсомолец там только один.
– Ну и что, чем он отличается от других?
– Ладно, Андрей, давай так, выйдешь ты на гражданку, будешь поступать на работу, обязательно спросят, член ВЛКСМ ты или нет. Подход разный в этом случае.
– Пускай. Мне это не страшно. Если нужен будет специалист, возьмут.
– И все-таки тебе же лучше, если вступишь в комсомол?
– Зачем, сержант?
– Зачем? Да хотя бы затем, чтобы не выделяться из основной массы твоих же сотоварищей по службе, по работе. Затем, чтобы тебе не задавали лишних вопросов.