Медный страж
Шрифт:
— С кем они ссору затевали, нам ныне ведомо, — возразил старшина. — Что там на тракте вдали от глаз людских случилось, я не знаю, княже, но знаю, что Марина Родионова с того дня не только без мужа, но без детей осталась. Кто теперь содержать ее станет? У Михайло старшего вдова и двое детей. Кто ее станет кормить, кто детей растить? Посему прошу у тебя, батюшка-князь, заступничества и справедливости. Пусть отныне служивый их на свой кошт берет. Его грех — его и тягло.
— Слыхал, служивый? — обратился к Олегу Всеволод. — Признаешь свой грех, берешь сирот на содержание?
Середин колебался всего секунду. Хотя вира ему ныне и не грозила, но признать вину
— В покупке коня греха нет и быть не может. Пусть слобода сирот содержит, коли мужи ее разбоем промышляют.
— Не сговоритесь, стало быть, сами… — понимающе кивнул князь. — Желаете, чтобы я вместо вас решал. Я ведь решу, служивый… Хотя… Пятнадцать гривен и трех коней отдать, а одного из жадности оставить? На безумца ты не похож… Человек бывает либо жадным, либо честным. Но не то и другое вместе! Что скажешь? — повернулся правитель к воеводе.
— Мыслю я, княже, промысловики наши ссору нашли с кем-то из путников. Во время сечи один из коней без всадника ускакал. Его-то потом и подобрал прохожий случайный. Опосля ему серебро предложили, он и взял. Коли так, служивый наш в ссоре никак не замешан. Тот, кто промысловиков на меч взял, трех коней оставшихся переловил и в святилище отвел.
— Да, это разумно. На правду похоже. А ты что скажешь, волхв?
— Мыслю я, человек сей честен, но разумен. Ему требовался конь заводной, он его себе и оставил. А все прочее богам передал, дабы душу от греха очистить.
— Пятнадцать гривен отдать, а одну лошадь пожадничать? — громко хмыкнул воевода. — Человек бывает либо жадным, либо честным, княже. Но не то и другое вместе!
— Коли боги привели коня к этому смертному, значит, желали, чтобы кара была обращена именно за него, — отрезал волхв. — Не за этот грех, так за другой.
— Когда боги желают наказать человека, они обходятся без помощи нас, смертных.
— Тихо! — вскинул руки Всеволод. — Здесь суд творится, а не торговля идет базарная. А ты ответь мне точно, служивый: готов ли миром со слободой и родичами промысловиков уговориться?
— Нет, князь Угличский, — твердо ответил ведун. — Не о чем мне с ними договариваться.
— А ты, старшина слободской? Уверен ли ты в правоте своей? Не намерен ли обвинение свое отозвать?
— Нет, княже, — мотнул головой выборный. — За мною правда.
— Хорошо. Коли так, слушай мое решение, новгородец Олег, слобода меховая и весь люд угличский. Проведя по обвинению слободы супротив служивого, здесь стоящего, полный сыск, узнал я, что ссора между ним и промысловиками случилась недавняя. Посему был у новгородца Олега явный повод душегубство свершить, и конь одного из пропавших, в его руках оказавшийся, сие подтверждает. Но показал сыск сей и то, что не искал служивый ссоры и стараний для свершения душегубства никаких не прилагал. Конь же в руках его оказался путем странным, от прочего добра промысловиков сгинувших отдельно. И вижу я в деле сем столь много противоречий, что без прямого указания богов небесных верного ответа получить не могу. Воевода, вели принести служивому два щита, бо у него я токмо один вижу. Старшина! Я хочу видеть родича сгинувших безвестно Родионовых, дабы родич этот отдался на волю Белбога и помог нам принять решение верное.
Князь перевел дух, дожидаясь, пока будут выполнены его указания. Щиты для поединка дружинники вынесли почти сразу. С поисками родича погибшего вышла некоторая заминка, но вскоре из толпы кого-то вытолкали вперед.
— Три щита и меч родичу передайте, —
— Слушаю, княже, — кивнул воин и выступил вперед: — Слушайте меня! Здесь ныне божий суд творится, а не поединок кровавый. Мы желаем знак богов получить и ничего более. Понятно? Посему: коли кто из вас без трех щитов окажется, тот признан проигравшим суд будет. Коли кто из вас неспособным к продолжению боя окажется, признан будет проигравшим суд. Коли кто из вас побежит с поля, проигравшим суд будет считаться. Вы слышите меня? Упавшего, оружие утерявшего, щита лишившегося добивать не сметь! Сей поступок к простому душегубству приравнен будет и судим так же! Вы слышите меня?
Правила божьего суда за время скитаний Олег слышал не раз, а потому внимал вполуха, глядя на своего будущего противника. Худощавый мальчишка лет пятнадцати, в рубахе, выцветших штанах и кое-как сшитых поршнях, он побледнел как мел еще до начала поединка, хотя и подпрыгивал, покачивал тяжелым мечом, страшно шевелил нижней челюстью, явно пытаясь хоть как-то себя подбодрить.
— Что это за сикарака, воевода? — перебил он воина, указав на мальчишку саблей. — Вы хотите, чтобы я дрался с этим тараканом? Какой это, к лешему, суд! Я же убью его одним плевком и растирать не придется! Воевода, я воин, а не убийца детей! Дайте мне нормального противника, не превращайте в клоуна!
— Что он сказал?! — сжал подлокотники унизанными перстнями пальцами Всеволод. — Я не слышал воевода!
— Один миг, княже, — поклонился тот и крута нулся на месте: — Старшина! Кто этот котенок? Кого вы выставили на поединок?
— Племянник родионовский, Вторуша, — пожал тот плечами. — По «Правде» мстить токмо брат может, сын, двоюродный брат да племянник. Братья родионовские сгинули оба, сын малой совсем, двою родные братья на выселках. Токмо племянник здсь и имеется.
— Мы не месть затеваем, а суд божий! — повысил голос Середин. — На суд, по «Русской Правде», каждый имеет право выставить заступника. Вот пусть и выставляют!
Воевода оглянулся на князя. Всеволод приподнял брови, согласно кивнул.
— Староста, вы можете выставить вместо племянника заступника.
— Откуда заступник? У них на сапоги нормальные ныне денег нет, не то что на заступника. На все воля богов. Коли правда на стороне нашей, то и племянник малой душегуба одолеет.
— Проклятие! — Ведун полуприкрыл глаза. — Воевода, я воин, а не убийца. Ква! Пусть выставляют защитника, я заплачу ему сам!
Площадь дружно охнула, и даже князь громко крякнул в кресле: