Медовая ловушка
Шрифт:
Три комплекта новенькой аппаратуры с замечательной цейссовской оптикой были подарком министра государственной безопасности ГДР Эриха Мильке новому председателю КГБ Юрию Андропову.
В КГБ, правда, подозревали, что восточные немцы, скорее всего, скопировали аппаратуру с западногерманского образца, но значения это не имело. Все так делали.
Андропов распорядился немедленно изучить и освоить оборудование, а если оно понравится оперативному составу, то и разместить секретный спецзаказ на лучших заводах ГДР.
Аппаратура предназначалась для второго
Когда конспиративная квартира внизу опустела, техник обессиленно сказал Федоровскому:
— Ну, товарищ полковник, такого удальца я ещё не видел.
Белокурый Федоровский насмешливо глянул на него:
— А что ты вообще видел, мальчик?
Перевозбудившийся техник попытался возразить, но полковник строго добавил:
— Ты больше делай и меньше говори. Привыкай держать язык за зубами, а то на нашей службе наживешь неприятностей.
Федоровский подписал все бумаги, зашел в туалет, потом умылся, надел новенькое драповое пальто, которое купил на распродаже для офицеров комитета, и ушел.
Техник злобно посмотрел ему вслед и скривился:
— Чтоб ты сдох, падло!
Кабинет генерала Калганова был большой и скучный. Другие генералы в Первом главном управлении КГБ старались как-то украсить свой служебный быт. Калганов ничего лишнего на рабочем месте не держал.
Полковник Федоровский разделся в приемной и зашел к генералу. Калганов показал ему на жесткий канцелярский стул.
— Аппаратура работает безукоризненно. Претензий к немцам нет, — доложил Федоровский.
— Хорошо видно?
— И видно, и слышно, — рассмеялся Федоровский.
Генерал недоуменно поднял брови.
— Квартира-то не пустой оказалась, — объяснил полковник.
— А кто там был? — недовольно спросил Калганов, наклонясь вперед. — Это же конспиративная квартира нашего управления. Она, правда, давно не использовалась. Но чужих там быть не должно. Я же приказал следить за порядком.
— Вот наш охламон и следит, — Федоровский с удовольствием повторил услышанное от Штайнбаха звучное словцо.
— Охламон — это лейтенант Целлер? — хмуро переспросил генерал.
— Так точно! Парень водит туда девок, как к себе домой.
Федоровский вытащил из папки полученные в фотолаборатории снимки. Разложил их на столе перед Калгановым.
— Наш охламон оказался просто-таки сексуальным террористом, — со смешком доложил Федоровский. — Что он с этой бабой выделывал, просто уму непостижимо. И продолжалось это часа два без перерыва. Я не знаю, как эта баба домой дойдет. По-моему, она на ногах не держалась.
Затем захлопнул папку и деловито спросил:
— Будем составлять документы на увольнение Целлера из комитета или без скандала вернем его в радиомастерскую? Все равно он в нашем деле ни на что не годится.
Калганов ответил не сразу. К удивлению Федоровского, который ожидал, что генерал с отвращением отбросит снимки и прикажет немедленно гнать Целлера
— Во-первых, заберите негативы из фотолаборатории и принесите мне. Во-вторых, предупредите техника. Если он сболтнет о том, что видел в квартире, пойдет под трибунал. В-третьих, увольнять Целлера не будем. Вам все ясно, Игорь Мокеевич?
Полковник Федоровский научился тонко чувствовать интонации своих начальников. Он поднялся со стула и вытянулся:
— Так точно, товарищ генерал.
— Можете идти.
Окончательно растерявшийся полковник вышел из кабинета и подумал, что генерал, наверное, тронулся. Его подозрения, вероятно, усилились, если бы он знал, что, оставшись один, генерал вновь стал разглядывать снимки. Причем Калганова интересовали отнюдь не прелести незнакомки, как это можно было бы предположить, а мужские достоинства лейтенанта Целлера.
Потом генерал снял трубку внутреннего телефона и соединился с дежурным по главному управлению разведки:
— Найдите лейтенанта Целлера и привезите его ко мне домой на оперативной машине в десять вечера. Знаете мой адрес?
Ответственный дежурный, взяв остро отточенный карандаш, записал адрес генерала Калганова, начальника управления «С» — нелегальная разведка, аккуратным почерком прирожденного канцеляриста.
Вместо пяти лет Петра Вагнер, соучастница нападения на тюрьму, провела за решеткой всего один год. Суд высшей инстанции и в самом деле счел приговор излишне суровым. Молодая девушка из хорошей семьи, никогда не нарушала закон, запуталась, попала под дурное влияние, сейчас раскаивается, ей преподнесен хороший урок, она твердо настроилась на исправление…
Родители хлопотали, газеты сочувствовали, адвокаты старались. Словом, её выпустили за хорошее поведение.
К ужасу одних и молчаливому восхищению других, Петра Вагнер, выйдя из тюрьмы, решила как ни в чем не бывало вернуться домой. В большом городе её появление прошло бы незамеченным. В большом городе, но не в её родном городке.
В детстве Петра Вагнер стеснялась говорить, где она родилась. Потом, напротив, научилась произносить название родного города с вызовом. Петра Вагнер родилась в городе Дахау.
Один из первых устроенных нацистами концентрационных лагерей, который принес печальную славу городу, стоял в стороне. На месте лагеря был после войны устроен музей, но горожане туда не ходили. Жители Дахау, баварского городка с более чем тысячелетней историей, утверждали, что в 1933-м они голосовали против нацистов и в создании концлагеря не виноваты.
Когда Петру освободили, встретить её она попросила свою лучшую школьную подругу Кристину фон Хассель, которую все, кроме её собственных родителей, называли просто Кристи.