Медовый десерт

Эндрюс Эми

Таш улыбнулась сквозь слезы:

— Она любила океан.

— Ага. Это точно, — снова кивнул Брент.

— Говорила, если выиграем в лотерею, купим дом на самом берегу. — Она снова вытерла слезу. — А папа тоже купался в тот день? Вообще-то ему никогда это особенно не нравилось.

В голосе Таш звучало нетерпение. Ее желание узнать как можно больше о прошлом было столь ощутимым, что у Брента даже в горле пересохло. Он усмехнулся:

— Окунулся разок. А вообще, ему просто нравилось разглядывать твою маму в бикини.

Таш сморщила нос, изображая

отвращение, и коротко произнесла: «Фу!» Но затем у нее вырвался смешок.

— Он всегда был ненормальным.

Она снова засмеялась, и Брент — вслед за ней. Когда смех утих, он решил совершить вылазку во вражеский стан.

— Знаешь, Грейс и другие твои тети и дяди, да и бабушка с дедушкой тоже могли бы многое тебе рассказать…

Таш шмыгнула носом:

— Им тяжело вспоминать. Я не хочу причинять им боль.

Вот оно что.

Таш хотела оградить их от страданий. Брент повел плечом:

— А вдруг им, наоборот, станет легче?

Затем, чувствуя, что контакт с Таш установлен, он решил надавить еще немного:

— Слушай, Грейс ведь просто пытается защитить тебя, понимаешь? Она беспокоится о тебе, Таш.

Девочка отвела взгляд и начала внимательно изучать вывязанные крючком воздушные петли пледа, продевая в них пальцы.

— Таш?

— Да знаю я. Просто иногда я так… злюсь. Это все очень… несправедливо, понимаешь? — Она просунула все пальцы в ажурный плед и не стала дожидаться ответа Брента. — Она постоянно пытается разговаривать со мной о родителях, хочет заставить меня вспоминать о них. Думает, что мне это полезно. А я не знаю, что сказать ей…

— А ты говорила ей об этом?

Таш помедлила с ответом.

— Она не будет меня слушать.

Брент очень сильно в этом сомневался. Как и в том, что Таш открыла ему истинную причину своей неприязни к Грейс, поскольку девочка по-прежнему не смотрела ему глаза.

Он решил, что для одного вечера, пожалуй, достаточно.

И Таш определенно была того же мнения. Она резко поднялась, сбросив плед на пол:

— Я пойду в дом.

Брент тоже встал:

— Ладно. Приятно было поболтать с тобой.

Таш сдержанно кивнула ему и направилась к двери. Но в последний момент смущенно обернулась:

— Спасибо, что рассказал про них.

Брент склонил голову набок:

— Не за что.

И Таш спустилась по лестнице.

Грейс сидела на качелях, не шевелясь, скрытая тенью домика на дереве, и племянница не заметила ее. По ее щеке медленно скатилась слеза. Задняя дверь открылась, и в прямоугольнике света вырисовался силуэт Таш.

Желтое сияние придало ее чертам некоторую мягкость, хотя сама Таш ни при каких условиях не хотела бы показаться мягкой. Ее страдание никуда не делось — оно выделялось острым барельефом, но луч света уловил также и нежность, невинность, которые, казалось, были утеряны навсегда.

Грейс отдала бы все на свете за то, чтобы вернуть их.

Брент прислонился спиной к стене домика и медленно сполз по ней вниз, положив руки

на бедра. Он надеялся, что не наговорил лишнего и не надавил слишком сильно. Они с Таш во многом были похожи. Он знал, что такое расти без родителей.

По лестнице кто-то поднимался, и Брент повернул голову — именно в этот момент в дверном проеме показалась голова Грейс. Их глаза встретились.

— Ты все слышала?

Грейс замерла там, где стояла, и кивнула. Она слышала каждое слово. И каждое из них оставляло на ее сердце насечки, словно сделанные острым хирургическим скальпелем.

— Я чувствую себя полной неудачницей, — прошептала она.

Грейс выглядела абсолютно подавленной, и сердце Брента сжалось в груди. Грейс, которая всегда достигает поставленных целей, никогда не останавливается перед трудностями, была растеряна, как ребенок.

— Иди сюда. — Он похлопал ладонью по полу рядом с собой.

Грейс заколебалась на мгновение, а потом взобралась по лестнице до конца. Она помнила, как они с ним лежали здесь, глядя в темноту, и разговаривали. Точнее, говорила она. А он слушал. Она рассказывала ему об учебе, о том, что мать опять заставляет ее сидеть с детьми, или о чем-то еще, что волновало ее в ту пору.

А он делился с ней своим мнением, помогал советом.

Он был не просто ее возлюбленным — он был ее лучшим другом.

Только сейчас она поняла, как ей не хватало этого. Брент всегда умел ее слушать.

Она подползла к нему на четвереньках. Внутри было темнее, чем снаружи, но постепенно глаза привыкли к темноте. Грейс села на пол. Не слишком близко к нему. Оставила достаточно большое расстояние, чтобы их руки и ноги не соприкасались.

— Тьфу, — ругнулась она, отряхивая руки. — Здесь уже пляж можно устраивать.

Брент хмыкнул:

— Ага, песочек попадается кое-где, правда?

Грейс закатила глаза:

— А я смотрю, ты по-прежнему сдержан в выражениях.

Одно время ее бесила его скупость на эпитеты. Но, пообщавшись с ним и узнав его ближе, она поняла, что это издержки воспитания. Жизнь не баловала Брента.

Услышав сегодня, как он упомянул о том, что родители отказались от него в детстве, она вновь ощутила бессилие и жалость. Когда он впервые рассказал ей о своем безрадостном детстве, она испытала негодование из-за несправедливости по отношению к нему. Нет, с ним не обращались плохо, но его передавали из рук в руки, словно вещь. У него не было места, которое он мог бы назвать домом. Ничего стабильного. Ничего постоянного.

Сердце Грейс кровью обливалось, когда она представляла себе одинокого потерянного мальчугана, каким он был когда-то. Но Брент только пожимал плечами. «Так сложилась жизнь», — говорил он. И тогда она прижималась к нему всем телом и клялась любить его еще сильнее.

Погруженные в свои мысли, они оба молчали. Воцарившуюся тишину нарушали лишь звуки ночи. Где-то вдалеке завели машину, неподалеку лаяла собака, а у соседей плакал ребенок.

Брент склонил голову набок:

— С ней все будет в порядке, вот увидишь.