Медовый месяц в улье. Толбойз
Шрифт:
– Мог. Но не забывайте, что Ноукс не ложился. Может, раньше, скажем, в шесть вечера, перед уходом?
– Это не согласуется со свечами.
– Забыл про них. Но ведь свечи можно было зажечь в шесть часов, чтобы обеспечить алиби.
– Пожалуй, можно, – задумчиво согласился Кирк. Однако ему явно не приходилось сталкиваться со столь искушенными преступниками. Он поразмыслил немного, а потом сказал:
– А как же яйца и какао?
– В моей практике и их подделывали. Один убийца спал в двух постелях и съел два завтрака, чтобы добавить правдоподобия своей
– Гилберт и Салливан, – сказал суперинтендант без особой надежды.
– Я думаю, в основном Гилберт [150] . Если это Крачли, то, скорее всего, он все тогда же и совершил, потому что я не представляю, чтобы Ноукс мог впустить Крачли ночью. Зачем ему? Если только у Крачли в самом деле не было ключа.
– Ага! – сказал Кирк.
Он тяжело повернулся в кресле и посмотрел в глаза Питеру:
– Что вы искали на этих ключах, милорд?
– Следы воска в желобках.
150
Гилберт и Салливан – авторы популярных комических опер, причем А. Салливан (1842–1900) композитор, а У.Ш. Гилберт (1836–1911) – автор либретто. По всей видимости, упомянутая фраза встречается в опере “Микадо”, хотя она также приписывается другому мастеру музыкальной комедии – Джорджу Роби (1869–1954).
– О! – сказал Кирк.
– Если с ключа сняли копию, – продолжил Питер, – то это случилось в последние два года. Выяснить это трудно, но возможно. Особенно если есть друзья в Лондоне.
Кирк почесал в затылке.
– Это было бы замечательно, – сказал он. – Но послушайте. Вот как я вижу это дело: если преступник Крачли, то как он упустил все эти деньги? В голове не укладывается. Неразумно как-то.
– Вы правы. Это самое загадочное во всем деле, независимо от того, кто убийца. Складывается впечатление, что оно вообще не из-за денег. Но другой мотив найти нелегко.
– Да, странно это, – сказал Кирк.
– Кстати, если бы после мистера Ноукса остались какие-то деньги, кому бы они отошли?
– А! – Лицо суперинтенданта засияло. – Это мы выяснили. Нашли вот это вот завещаньице в старой конторке в кухне.
Он достал документ из кармана и развернул его:
– “После уплаты моих законных долгов…”
– Прожженный циник! Такому наследству не позавидуешь.
– “…все, чем я буду обладать на момент смерти, достается моей племяннице и единственному живому родственнику Агнес Твиттертон”. Это вас удивляет?
– Ничуть. С чего бы?
Кирк, хоть и казался медлительным, заметил, как Питер на мгновение нахмурился, и немедленно воспользовался своим преимуществом.
– Когда Макбрайд, это семя иудино, выложил все начистоту, что сказала мисс Твиттертон?
– Э… ну, – сказал Питер, – она, естественно, пришла в негодование.
– Естественно. Это было для нее ударом, да?
– Не большим, чем можно было ожидать. Кстати, кто засвидетельствовал
– Саймон Гудакр и Джон Джеллифилд. Это врач из Пэгфорда. С этим все в порядке. Что сказала мисс Твиттертон, когда ваш слуга нашел тело?
– Ну, вскрикнула и забилась в истерике.
– А что-нибудь членораздельное она сказала?
Питер отметил, что чувствует странное отвращение. В теории он был с одинаковой легкостью готов отправить на виселицу женщину или мужчину, но воспоминание о мисс Твиттертон, испуганно прижавшейся к Гарриет, не давало ему покоя. Он был почти готов согласиться с Кирком в том, что семья для служителя закона – одна обуза да и только.
– Знаете, милорд, – сказал Кирк, не отводя своего мягкого, но по-бычьи непреклонного взгляда, – я кое-что слышал от остальных.
– Тогда почему вы их не расспросите? – спросил Питер.
– Сейчас расспрошу. Джо, попроси мистера Макбрайда зайти на минутку. Что же, милорд, вы джентльмен, и у вас есть чувства. Вполне понятно и делает вам честь. Но я полицейский и не могу позволить себе такой роскоши, как чувства. Это привилегия высших классов.
– Черт бы побрал высшие классы! – сказал Питер. Замечание Кирка уязвило его тем более, что он посчитал его заслуженным.
– А Макбрайд, – дружелюбно продолжал Кирк, – вообще ни к какому классу не относится. Если бы я спросил вас, вы бы сказали правду, но вас это задело бы. А можно выяснить у Макбрайда, которого это нисколько не заденет.
– Я понял, – отозвался Питер. – Вы специалист по безболезненным допросам.
Он подошел к камину и раздраженно пнул полено.
Тут в комнату энергично вошел мистер Макбрайд. На его лице было написано: чем скорее это закончится, тем скорее можно будет вернуться в город. Он уже рассказал полиции про финансовые обстоятельства дела и, как гончая, рвался с поводка полицейских формальностей.
– Мистер Макбрайд, еще один вопрос. Вы не заметили, какое влияние сегодняшняя страшная находка оказала на, так сказать, семью и друзей?
– Ну, – протянул Макбрайд, – они огорчились. А кто бы не огорчился?
(И стоило заставлять ждать из-за таких глупостей.)
– Не припомните ничего особенного?
– Ах да! – сказал мистер Макбрайд. – Я понял. Да, вот садовник – побелел как мел, было дело, – и пожилой джентльмен очень разволновался. У племянницы случилась истерика, но она-то не так удивилась, как остальные, да?
Он обращался к Питеру, который, уклонившись от его проницательного взгляда, отошел к окну и рассматривал георгины.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, когда слуга пришел и сказал, что нашли мистера Ноукса, она сразу же закричала: “Ах! Дядя умер”.
– Точно? – спросил Кирк.
Питер резко обернулся:
– Вы несправедливы, Макбрайд. По тому, как держался Бантер, это было всем ясно. Уж мне по крайней мере.
– Вам было ясно? – переспросил Макбрайд. – По-моему, вы не торопились в это поверить.
Он посмотрел на Кирка, а тот спросил:
– Мисс Твиттертон еще что-нибудь сказала?