Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь

Варшевская Анна

– Нет, спасибо, Даниил Антонович, – говорю мягко, – меня всё устраивает на моём месте работы.

– Жаль, жаль, – мужчина бросает на меня быстрый взгляд. – По-моему, мы с вами отлично сработались бы. С Владимиром у нас, конечно, не слишком удачно вышло, но это он просто такой сложный. Ну ничего, сегодня уже была комиссия, получит завтра заключение, пройдёт реабилитацию…

– Какая комиссия? – поворачиваюсь к нейрохирургу, не в силах сдержаться. – Какую реабилитацию?!

– А-а, да это из-за его головных

болей, – хмурится врач.

– Он… они продолжаются? – спрашиваю тихо.

– Говорит, что нет, – Игнатьев пожимает плечами. – Врачи разберутся.

– Да, конечно, – отвожу глаза, но затем опять смотрю на Даниила Антоновича. – Передайте ему... я надеюсь, всё будет хорошо.

– Передам, – тепло кивает мне Игнатьев.

– О, Дан, – из кабинета, до которого мы почти дошли, выглядывает Добрынин. – Что же это такое случилось, что светило нейрохирургии решил заглянуть к нам, простым смертным? – улыбается заведующий.

– Хорош прибедняться, – фыркает Игнатьев, и я тихонько ретируюсь обратно на пост, оставляя мужчин.

Украдкой достаю мобильный и гипнотизирую номер на экране. Я ничего ему не писала. Как и он мне. Но сейчас, не давая себе времени передумать, торопливо набираю сообщение. То же самое, что сказала хирургу.

«Надеюсь, всё будет хорошо. Удачи».

Отправляю, отключаю звук и быстро убираю телефон в стол.

Глава 17

Владимир

– Ну что, результаты всех твоих обследований уже у нужных специалистов, – Дан просматривает бумаги, лежащие перед ним на столе. – Завтра с утра приедешь, заключение будет готово.

– Я понял, – откидываюсь в кресле, прикрыв глаза.

– А теперь давай рассказывай, – даже сквозь опущенные веки чувствую, как впивается в меня взглядом друг. – Я не дёргал тебя, пока ты ходил по врачам, благо у нас это можно без очередей за один-два дня сделать. Но теперь жду подробности!

– Какие подробности?

– Рассказывай, что вспомнил! – сердито отвечает нейрохирург.

– Не слишком-то много, – говорю честно и вздыхаю. – Той девушкой была Надя.

– Что-о?! – друг смотрит на меня круглыми глазами.

Молчу, рассматривая сжатые в замок пальцы. Я много передумал за эти дни. Сначала дико злился. На всех. На мать, которая врала мне все эти годы. На Надю, которая сначала зачем-то соврала матери, даже не попыталась ничего обо мне выяснить, а потом, когда мы встретились, узнала меня и молчала. На себя… Если бы не страх перед тем, что боли вернутся, давно мог бы докопаться до правды.

Ну и что в итоге? Надя ушла. К матери я не езжу. Сил пока нет ни видеть её, ни говорить с ней. Все эти годы меня окружала сплошная ложь. И теперь я не знаю, где вообще правда.

И… я так почти и не помню Дину. Марья Гавриловна утверждала,

что мы были влюблены, но... в моём сознании Надя и Дина остаются двумя разными девушками. Наверное, я сумасшедший. И, наверное, если комиссия решит, что я не годен к службе, это будет правильно.

Всё это я пытаюсь объяснить другу. Потому что сам запутался окончательно.

– М-да, – резюмирует Дан. – И кто вам сценарий писал?

Только машу на него рукой. Вступать в перепалку совершенно не хочется ещё и потому, что спустя пару дней, когда злость поутихла, я понял, что скучаю… по Наде!

Вроде бы и времени провели вместе совсем немного. А мне её ужасно не хватает.

– Ты чего хочешь-то, Солнцев? – вырывает меня из размышлений друг.

– В смысле? – непонимающе смотрю на него.

– В прямом, – хмыкает этот гад, – от жизни чего хочешь?

– Хочу, чтобы все вокруг перестали мне врать, – отвечаю устало.

– Это утопия, – язвительно улыбается Дан. – Ладно, матушка твоя. Там ясно всё, клиника. Но Надя-то твоя тебе не врала.

– Она соврала матери про беременность, сама сказала, – парирую сердито. – До сих пор не понимаю, зачем ей это было нужно.

– Ты вроде говорил, она в больнице лежала, – задумчиво щурится Дан. – Чисто теоретически я мог бы уточнить причину…

– Зачем?

– Затем, друг мой, что слишком много в этой истории повисших концов. Ты у нас ревностный служака, прямой и честный. А я привык анализировать и сопоставлять. И кажется мне, что-то тут не сходится. Ладно, – друг хлопает ладонью по столу. – Езжай домой, отдохни… Да, кстати, я тебе вместе с ампулами привозил назначение, завтра с собой захвати его.

С трудом удержавшись, чтобы не поморщиться, киваю. На лекарства я, естественно, благополучно забил после ухода Нади. И всё осталось лежать в доме у матери, куда с того дня не ездил. Всё это время был на связи только с Игорем, который, хоть и явно не одобрял моего поведения, никаких высказываний себе не позволял.

Но теперь придётся заехать, забрать всё, что я там оставил. Может, попросить того же Игоря просто вынести мне всё к машине? Нет, надо зайти. Как бы там ни было, она моя мать. И охранник писал, что она очень переживает. Будем надеяться, что не только переживает, но и сделала выводы из произошедшего.

К дому я приезжаю уже в сумерках. Тихо поднимаюсь на крыльцо, захожу в холл. Из кухни слышатся голоса. Я узнаю басок Игоря. Надо, наверное, поднять ему зарплату – столько, сколько он, никто с моей матерью времени не проводил.

– Добрый вечер, – говорю сухо, встав в дверях.

– Сынок! – подрывается мама, но тут же опускается обратно на стул, складывает руки перед собой.

– Здравствуйте, Владимир Святославич, – Игорь кивает мне и сразу выходит, оставляя нас с матерью наедине.