Медуза
Шрифт:
– Насколько я понимаю, ты уже слышал.
– Слышал?
– О Леонардо.
– Вообще-то нет.
Альберто окинул его одним из своих фирменных говорящих взглядов, который можно было приблизительно расшифровать следующим образом: «Я тебе, разумеется, не верю, но ты ведь и не ждешь, чтобы я тебе поверил. Таким образом, амбиции удовлетворены и можно начинать сначала, но уже ступенькой выше».
– Меня это больше не интересует.
– Не интересует?
– Ну, я имею в виду – новости.
– Ах, да, конечно! Меня тоже. То, что знают эти масс-медиа, – уже не новость. Но я думал, что тебе могло…
Извилистая,
– Значит, у тебя ничего не было? – произнес Альберто, пряча бинокль в карман.
Еще одна неизменившаяся особенность его манеры: подхватить кажущуюся случайной ниточку разговора так, словно он делает очередной ход в одной из дюжины шахматных партий, которые проводит одновременно и с одинаковым мастерством. На какой-то головокружительный миг Несторе снова почувствовал себя двадцатилетним – не в том шутливо-условном смысле, какой он имел в виду, разговаривая с любовницей, но с настоящим ужасом. Разве мы правильно представляем себе собственную юность? – подумал он. Правда заключается в том, что юность была страшной и предъявляла слишком много требований. Нет, ему было хорошо в том возрасте, в каком он пребывал сейчас, со всеми преимуществами и удобствами, пришедшими с годами. Он больше не тосковал по молодости и, разумеется, не собирался идти на поводу у Альберто.
– Не было – чего? – переспросил он тоном, отразившим эти его размышления.
– Никаких контактов по прежним каналам. Или гостей из прошлого, быть может?
– Например?
Небрежное, почти раздраженное пожатие плеч обозначило первую фальшивую нотку в их разговоре.
– Ну, не знаю… – Маленькая ящерка шустро юркнула по скалистому уступу перед ними. – Например, Габриэле.
– С чего бы это?
– А почему бы и нет?
– Пассарини был тряпкой даже в старые времена. А я с тряпками не якшаюсь.
Альберто серьезно кивнул, словно оценивая важную и сложную информацию.
– Значит, ты больше не поддерживаешь связей с Габриэле?
Несторе встал.
– Я больше не поддерживаю связей ни с кем из прошлого, Альберто. И единственная причина, по которой я говорю сейчас с тобой, заключается в том, что ты вытащил меня сюда своим срочным сообщением, прозвучавшим так, будто речь идет о жизни и смерти. Я не понимаю. Ладно, найдено тело Леонардо. Ну и что?
Альберто немедленно вошел в другую свою роль, тоже хорошо известную Несторе, хотя и подзабытую, – роль знаменитого профессора, снизошедшего до того, чтобы доступней сформулировать подающему надежды студенту свой в общем-то и без того ясный вопрос.
– До того, как в это дело ввязался Виминал [9] , я бы с тобой полностью согласился, – сказал он, медленно кивая. – Изначально расследование проводилось «кузенами», и сочетание их собственной некомпетентности с отсутствием должной юридической поддержки обещало привести все это несчастное дело к быстрому и благоразумному завершению.
Должно
9
Один из семи римских холмов, на котором располагается Министерство внутренних дел, и, соответственно, неофициальное название Министерства внутренних дел.
– Какой сегодня день?
Несторе с удовольствием отметил, что Альберто на миг смешался, прежде чем ответить:
– Воскресенье. А что?
– Правильно. Так получилось, что это еще и день моего рождения, который я отмечаю званым обедом в компании друзей. Ни один из них не отличил бы тебя от гастарбайтера-румына, моющего тарелки в престижном ресторане, где я должен быть менее чем через час. Я больше не Несторе Сольдани. Меня зовут Нестор Мачадо Солорсано, и я – гражданин Венесуэлы, ведущий беспорочную жизнь в тихом налоговом раю южной Швейцарии. Я благодарен тебе за помощь, которую ты в свое время оказал мне с теми нефтяными контрактами и поставками оружия, но ты тогда же получил свою долю. Короче, Альберто, если в ближайшие полминуты ты не сможешь доказать, что случившееся тридцать лет назад имеет хоть какое-то отношение ко мне сегодняшнему, то при всем моем уважении я посоветую тебе засунуть свои итальянские интриги себе в задницу и оставить меня в покое.
Он ожидал вспышки гнева, грома и молний, но, к его изумлению и даже разочарованию, Альберто лишь поморщился.
– Конечно, конечно, – пробормотал он. – Прости. Давай вернемся на станцию. Скоро придет поезд, и ты сможешь вовремя вернуться в Кампьоне – как раз к своему званому обеду. Я понятия не имел, что у тебя сегодня день рождения и приношу свои извинения за то, что помешал. Мне просто надо было удостовериться, понимаешь?
Поскольку ответа не последовало, он повторил свой откровенно риторический вопрос с еще более сокрушенно-страдальческой интонацией:
– Понимаешь?
Я решительно ошибался на его счет, подумал Несторе. Парень сам не свой. Все это лишь фасад, видимость, блеф, отголосок всеобщей паранойи былого.
– Что я должен понимать? – грубо спросил он.
– Что мне просто надо было удостовериться.
– В чем удостовериться?
Взяв собеседника за руку, Альберто выдержал паузу, потом коротко рассмеялся, предваряя шутку:
– В том, что я «обезопасил свои фланги». Помнишь лекцию того педанта Оддоне о битве при Канне? «Эмилий Павел неблагоразумно не позаботился о безопасности своих флангов». А Андреа тут же подхватил: «И в результате зад у него оказался голым». Ах, счастливые деньки!
Несторе демонстративно посмотрел на часы, и Альберто торопливо пошел по тропе обратно.
– Тем не менее, видишь ли, такова моя теперешняя тактика.
– Обеспечение «безопасности флангов»? Имея в виду меня и Габриэле?
Альберто промолчал.
– А кстати, чем теперь занимается Габриэле?
Не то чтобы это был шаг навстречу. Просто – светская болтовня, попытка найти общую тему, чтобы сгладить неловкость.
– Владеет книжным магазином в Милане, – пробормотал Альберто.