Медуза
Шрифт:
Глава 4
Однажды её место на пирсе было занято двумя пожилыми, поседевшими мужчинами. Один загорелый, крупный, в шортах и поло «Томми Хилфигер» (местные мужчины, проживающие в спускающихся с гор прямо к каменистым пляжам виллах, после шестидесяти лет стремительно переодевались с ног до головы в этот американский бренд и навязчиво светили бело-синим логотипом), с размякшим лицом, на котором отпечаталась уверенность в себе и любовь к плотским развлечениям, он сидел в расслабленной позе, широко раскинув колени, и курил, второй, скромный седовласый миниатюрный старичок, похожий на тихого любителя крепких напитков, задумчиво смотрел на воду. Странная парочка. Завидев пришельцев, она уже было развернулась, чтобы уйти с пирса, но они, приняв её за осеннюю купальщицу, начали подзывать, уступая место на скамье. Дедушки разместились основательно – термосумки, раскладные стулья, обтянутые брезентом, какие-то кружки, плошки и пепельница. Подумав пять секунд, она развернулась и решила
Выяснив расположение лучших рыбных мест, а также песчаных пляжей на полуострове (в действительности, они не открыли ничего нового, и похоже, больше интересовались какими-то своими, мужскими развлечениями, а не пляжами), она быстро заскучала в обществе этих мужчин. Но Василий Петрович не скрывал своего интереса. Видимо, привыкший легко соблазнять молодых женщин своим статусом, он начал рассказывать истории из жизни. Безымянный, привыкший скрываться в тени властного друга, щурил глаза на море, и было непонятно, то ли он слышит эти истории уже в сотый раз, то ли посмеивается над бессовестным вруном. Василий Петрович рассказывал о своих друзьях из московского МИДа, показывал свои фото из норильских карьеров, которые посещал в девяностые, хвалился знакомством с местным губернатором, благо Facebook позволял выкладывать электронные доказательства. Она слушала его вполуха, отставные губернаторы-ворюги, поившие Василия Петровича водкой двадцать лет назад, и их золотые карьеры интересовали её меньше всего. В качестве подтверждения своих слов Василий Петрович продемонстрировал ей бутылку «Арарат 5 звёзд» с плескавшейся на дне коричневой жидкостью, уточнив, что этот подарок от друга из того самого МИДа, гостившего у него неделю назад. Она флегматично заметила, что коньяк армянского происхождения, а завод сейчас принадлежит французам, а патриотичный мидовский друг мог бы привезти и дагестанский.
Ветер гнал серые рваные тучи над морем, на вершинах гор, окружавших бухту, бесшумно вращались гигантские лопасти ветряков. Она поёжилась. Загорелые руки моментально покрылись мурашками, она испугалась, что Василий Петрович, заметив озноб, попытается погладить или потрогать её типо по-отечески, и начала собираться домой. Заметив её движение, он отметил, что они также засиделись, и предложил ей обменяться телефонами.
–Зачем? – холодно спросила она.
– Ты только недавно переехала. Если возникнут проблемы или нужна будет работа. Я здесь знаю всех, и меня все знают. Или, несчастный случай на дороге, авария, или ещё какая неприятность.
– Но у меня есть страховка. И ревнивый муж.
– Я не буду звонить и надоедать. Давай телефон.
– Я не беру с собой телефон.
– Тогда я дам тебе свою визитку. Ты позвонишь сама, если что-то случится. Просто назовёшь своё имя. Я тебя запомню.
Конечно, он её запомнит. Она медленно поднималась в горку и улыбалась сама себе – неужели она вошла в тот возраст, когда на неё начинают западать седовласые мужчины. В двадцать проскакивали пятидесятилетние поклонники, а в тридцать пять – семидесятилетние. Ну да, логично.
****
Она рано начала читать. Сначала это была старая советская азбука, с гимном СССР на одном форзаце и хороводом из пятнадцати счастливо улыбающихся ребятишек-октябрят, одетых в цветные национальные костюмчики, на втором. Быстро выучив буквы и слоги, она научилась собирать их в слова, а слова в предложения. Чуть позже пришло осознание смысла написанных слов, и чтение уже поглотило её. Но ещё раньше она начала учить стихи. «Муха Цокотуха», «Тараканище», «Вот такой рассеянный», «У меня зазвонил телефон», детские сказки с комичными животными и абсурдными персонажами быстро врезались в память, и она бойко повторяла незамысловатые стихи, умиляя взрослых. Когда родители ходили в гости к немногочисленным родственникам, те просили её рассказать стихотворение. Она, сначала смущаясь, отказывалась, но подталкиваемая отцом, со временем соглашалась. Иногда её просили встать в центре комнаты, иногда подсаживали к взрослым за стол, а особо уважаемым дядям даже сажали на колени. Дяди плотоядно улыбались, показывая жёлтые прокуренные зубы, придерживали худые, сползающие с колен ноги, подтягивали на них колготки, а затем долго хвалили и целовали, царапая жёсткими, как обувная щётка, противно пахнущими папиросами без фильтра, чуть влажными усами.
Сейчас ей пришла в голову мысль, как много маленьких девочек подвергается в детстве такой разрешённой родителями педофилии в лёгкой форме. «Сядь на коленки к дяде», «Расскажи
В следующий раз, услышав, что нужно собираться к дяде Андрею или Зыкиным, у неё заболит живот или поднимется температура. А родители будут ходить вокруг и вздыхать – как же так, мы же вот только новый стишок выучили.
Глава 5
С детства её, как, впрочем, и многих девочек, преследовала сексуальная агрессия мужчин. Долгое время ей казалось, что никто, кроме неё, их не видит. Эдакие призраки, выходящие из кустов и оголяющие свои гениталии, завидев её, проходящую мимо парка, плотоядно улыбающиеся ей, подмигивающие и кивающие вниз, на мягкую бледную плоть, которую они зажимали и теребили двумя пальцами, и скрывающиеся в густой тени парков, когда мимо спешили по своим делам взрослые. Она не понимала, как этим мерзким, противным мужикам всё сходило с рук, как они могли остаться незамеченными.
Первый раз она увидела его лестничной клетке. Они вышли из лифта с мамой, вернувшись с прогулки. Пока мама вставляла ключ и открывала дверь, ведущую в тамбур, она почувствовала движение за спиной, как будто там встало большое тёмное животное, закрывающее свет, еле пробивающийся через матовое стекло балкона-сушилки. Этот балкон был её страшным кошмаром. Она предпочла бы отрезать свои длинные русые волосы, только не выходить на эти страшные балконы вечером.
Советские архитекторы-затейники предполагали, что на больших открытых общих балконах-лоджиях жильцы трёх стоящих в ряд четырнадцатиэтажек будут сушить свои вещи. Поэтому перила были редкие и низкие, в стены были щедро вбиты крюки для верёвок, а с потолка спускалась чёрная чугунная пожарная лестница, упирающаяся в железный люк в полу, впрочем, увенчанная таким же люком сверху. Эти балконы были идеальны для игры в казаки-разбойники с ребятами. Если все люки были открыты, то можно было быстро перемещаться между этажами, стена, соединяющая балкон с лестничной клеткой, была выложена стеклянными полупрозрачными кирпичами, похожими на бутылочные донышки, которые проводили свет, но были совершенно непроницаемыми, и позволяли на таких балконах устраивать секретные собрания игроков, а также прятаться часами. Но с наступлением ночи, балконы становились зловещими, старые деревянные двери страшно скрипели от сквозняков, кто-то где-то грозно хлопал люком, на некоторых собирались подростки, курили, громко смеялись, вызывая праведный гнев жильцов прилегающих квартир, а на следующее утро дети находили пошлые рисунки, нацарапанные ключами надписи на стенах, битое стекло, красные капли на полу и чёрные кляксы от зажжённых спичек на потолке. Эти сушилки привлекали не только детей и подростков, но также различных психов, поэтому периодически с них скидывали котят, проверяя эмпирическим методом, сможет ли кошка приземлиться на четыре лапы, упав с высоты четырнадцатого этажа, а иногда, несчастные взрослые девушки шагали с них в пустоту, и никто не мог сказать, сами ли они делали последний шаг, или с помощью невидимых рук.
Именно перед этим балконом сейчас стоял кто-то, обращая её внимание на себя. Спиной она почувствовала его ухмылку, она обернулась – в ней не было злости или угрозы, она увидела сочетания дикого торжества и призыв-приглашение. Что-то странное было в его одежде, в жаркий летний вечер этот мужчина был одет в тёмную дублёнку, он не застегнул её, а внутренняя стороны была настолько мохнатой, что снизу и в центре всё тонуло в рыжей шерсти. Он раздвинул подол дублёнки, и она увидела что-то настолько ужасное и плохое, что парализовало её. Она не могла кричать или двинуться, или просто отвести взгляд от него, и этот человек приложил палец к губам и сделал без того бесполезный знак – молчи.
Пытка длилась несколько секунд. Мама уже открыла замок и вошла, не оборачиваясь, в тамбур, подозвав её. Голос мамы, такой реальный, вывел её из оцепенения и она, подгоняемая, инъекциями адреналина, забежала внутрь, захлопнув за собой дверь.
В квартире у неё началась истерика. Она заламывала руки и не могла понять, что только что произошло. Это было настолько неправильно, грязно, нереально, стыдно, странно, дико странно. Какая-то грозная сила в тот вечер показала себя, как будто дьявол приоткрыл дверь в ад, и жар обжёг её душу. Она начала молиться, повторять про себя слова, которым научила её бабушка, и которые не несли в себе для ней никакого смысла, но удивительным образом успокаивали. Позже, придя в себя, она рассказала маме. Как ни странно, она поверила, и даже проверила этаж, но там уже никого не было. Дочь она успокоила, рассказав, что это был больной дядя, у него не всё в порядке с головой, но он абсолютно безобидный, и в следующий раз нужно немедленно говорить и показывать взрослым, чтобы они его отругали.