Медуза
Шрифт:
Они даже курить попробовали вместе. Когда они с Гюнай заканчивали десятый класс, они решили, что пришла пора попробовать. Сёстры ей сказали, что уже как-то курили в Азербайджане и заверили, что от одной сигареты ничего не произойдёт, она не станет заядлой курильщицей и от неё не будет пахнуть как от Вали, они будут курить сигарету с мятой и зажуют её пихтовыми иголками, поэтому родители уж точно ничего не почувствуют. Ладно, если уж их строгие азербайджанские родители ничего не почувствовали и их первая сигарета сошла им с рук легко, значит, можно довериться, решила она для себя, и день Х настал. После школы они купили в ларьке две тончайшие сигареты Vogue. Выбор был небольшой, мятные тонкие сигареты More и Vogue. Последние, естественно, стоили дороже, но сёстры уверяли,
Странно, но сигарета не была отвратительной на вкус. Да, дым горчил, но ментол сглаживал неприятный вкус. Голова не кружилась и не болела, дым не жёг горло и лёгкие, она не заходилась в кашле и у неё не слезились глаза. Садагат показывала, как можно выпускать дым из носа и делать колечки ртом, они смеялись и шутили, и так выкурили две сигареты, разделили пачку Doublemint и разошлись по домам.
Младшая сестра Гюнай была любимой дочкой в семье Гаджиевых, а Садагат, как и ей, доставались все тумаки от родителей, поэтому она также отлично училась, ездила на городские олимпиады и точно знала, что будет поступать в медицинский. Правда, после окончания одиннадцатого класса она взяла годовой перерыв, активно готовилась к вступительным экзаменам, чтобы поступить вместе с сестрой и быть рядом с ней. Но главным королём в их семье был маленький Орхан. Он рос капризным и плаксивым мальчиком, который постоянно требовал от сестёр каких-то услуг, а если они их не выполняли, незамедлительно жаловался родителям, после чего те наказывали девочек, не разрешая им гулять или позволяя выгуливать только младшего братца в пределах двора. Когда ему исполнилось пять лет, родители сделали ему обрезание по всем мусульманским правилам. Она пришла к ним в гости и увидела заплаканного маленького Орханчика в смешной девчачьей юбке. Ему явно было больно ходить, а тем более бегать, он лежал на кресле в окружении рассыпанных из новогоднего подарочного набора конфет и смотрел телевизор. Ей не было его жалко, наконец-то она почувствовала некую справедливость за Гюнай и Садагат.
Тогда в первый раз она встретилась с новой для неё религией, и ей совершенно не понравилось, что из-за прихоти родителей страдали маленькие дети. В её религии никому ничего не отрезали. Она ходила в воскресную школу в центр досугового творчества школьников, где с девочками и мальчиками разных возрастов они читали короткие рассказы из маленькой детской «Библии» с красивыми цветными иллюстрациями, пели в хоре, готовили своими руками подарки к праздникам для родителей и в конце занятий рассаживались за столом для чаепития. Ей нравились рассказы из маленькой книги, разные люди, живущие в пустынях на экзотическом Синайском полуострове, постоянно совершали плохие поступки, предавали кого-то из близких, воровали или убивали, но их всех старались справедливо и жестоко наказать, чтобы другим неповадно было. Ещё больше её привлекало хоровое пение, поэтому она с удовольствием вставала рано утром каждое воскресенье и, пропустив очередные серии «Дисней», шла на занятия в воскресную школу. Позже родителям кто-то объяснил, что обучение организовала известная протестантская группа, чуть ли не секта, которая не разрешает посещать обычные церкви и молиться на православные иконы. Они немедленно запретили дочери ходить на занятия, перевели в обычные хор, который занимался в местном Доме Культуры, но позволили оставить дома синюю «Библию», которую она продолжала
Сёстры оставались её лучшими подругами до конца школы. Садагат была прямолинейная, порой агрессивная и задиристая, она была смуглая, небольшого роста, по-мальчишечьи коренастая, с резкой и быстрой походкой. Гюнай, наоборот, мечтательная, меланхоличная, слегка медлительная и плавная, с округлыми женственными бёдрами и нежной белой кожей, она словно была создана быть мягкой семейной кошечкой, домохозяйкой и обходительной женой. У них троих никогда не было парней или ухажёров, хотя Гюнай всегда была тайно влюблена в одного из старшеклассников, а Садагат – в поп-звезду, солиста одного из популярных в те годы американских бойз-бендов, Таркана, Баскова и ещё кого-то. Однажды сёстры рассказали ей, что у них очень строгие семейные правила, они должны будут выйти замуж за мужчин одного с ними вероисповедания и национальности, скорее всего, за сыновей каких-то папиных друзей, живущих в Москве или Питере, другого, увы, не дано. Вот, и практичная Садагат, предпочла не влюбляться в реального мальчика, а Гюнай вздыхала тайно, не позволя себе никакой романтики, чтобы не опорочить себя перед папой и своим будущим. А что же она – ей просто не были интересны ни одноклассники, ни старшеклассники, ни черноглазый Таркан, она была влюблена в ведущего на радио, у которого была ночная авторская передача, и в течение часа он, таинственным сексуальным голосом, приоткрывал радиоокно в мир иностранного андеграунда.
После последнего звонка они разъехались поступать в университеты, и больше с сёстрами они никогда не виделись. Она слышала краем уха, что те поступали в медицинский, но так и не узнала в какой, и поступили ли, где жили и за кого вышли замуж. Она не нашла ни единого, ни малейшего следа обоих в социальных сетях и благополучно забыла и отпустила их.
Глава 11
Это был очень тёплый, тихий и солнечный четверг. Здесь, вообще, солнце светило большую часть года. Рельеф был гористый, но равномерный, слишком высоких пиков, осыпающих зимой снегом удивлённых местных жителей, а летом силой сдерживающих грозовые тучи с материка, не было. Лето было продолжительным и сухим примерно сто пятьдесят дней без небесной воды, зима и межсезонье – мягкие и тёплые, солнечные дни сменялись яростными грозами, после которых снова наступали яркие дни, когда с утра море было глубокого пронзительно-синего цвета, а в воздухе пахло прелой листвой и свежими желудями.
Она сидела на скамейке, наслаждаясь солнцем. Все прибрежные кафе уже давно убрали уличную мебель и шезлонги, пляж постепенно зарастал жухлой морской травой, похожей на мелкие обрезки коричневой бумаги после шредера, окружные парковки пустовали, по мощёной дороге изредка проезжали жители окрестных вилл, аккуратно перекатываясь через каменные, выкрашенные жёлтой краской, бамперы, электрики и садовники на рабочих минивэнах и пикапах, наоборот, с грохотом стукали днища о ливневые решётки, не замечая незнакомые неровности. В одном из ближайших кафе, расположенном на небольшой скале, было открыто окно. Проходя по пирсу, она видела мужчину и женщину, сидящую у него на коленях лицом к лицу. Периодически женщина заливалась звонким смехом, а мужчина бухал басом в ответ. Она не могла различить ни единого слова, но была уверенна, что любовники проходили ту стадию флирта, когда хочется постоянно смешить и щекотать друг друга слегка пошлыми, кажущимися обоим остроумными, шутками.
Минут двадцать она сидела, закрыв глаза, но потом осознала, что нежный женский смех трансформировался в весьма отчётливые и периодические стоны. Она старалась не смотреть в сторону берега, сосредоточившись на двух дремлющих и покачивающихся на прибрежных волнах чайках. Одна из чаек внезапно сорвалась в небо и начала кричать, подзывая дальних товарищей. Крик нарастал, сначала он напоминал причитания плачущего человека, постепенно трансформировался в резкие всхлипы роженицы, заглушая стоны, доносившиеся с берега из распахнутого окна, разносимые эхом по небольшой бухте в холодном и прозрачном воздухе в пронзительно синее осеннее небо.
Конец ознакомительного фрагмента.