Медведь и бабочка
Шрифт:
— Оленька, голубушка, где у тебя болит?
— Грибами отравилась?! Моё сердце так и чуяло!..
— Что это ты так спишь-то?
— Я хлеб охраняю, — не открывая глаз, говорила Ольга,
которой не хотелось просыпаться. — Я ему мягко постлала.
Бабушки ещё о чём-то над ней поговорили, поворожили, повернули её на бок. Она крепко заснула и не слышала, как ей ставили градусник.
Утром под присмотром бабушек Ольга вышла гулять.
В щели сарая она попыталась увидеть пленного петуха, чтобы сказать ему: «Не надо злиться,
Прямо от ворот лежало серое поле, по нему ехал трактор, с трактора спрыгнул человек с белыми зубами и сказал голосом дяди Саши:
— Ольга, я хлеб спать укладываю.
Девочка огляделась: ни кровати, ни матраца, ни одеяла нигде нет. Может быть, всё это в кабине трактора?
— А постель где? — спросила она.
Дядя Саша ответил:
— Сколько видишь — всё это его постель. Широка она у хлебушка.
Дядя Саша достал из кармана горсть зерна, дал потрогать девочке.
— Я на тракторе езжу, сеялку за собой вожу, видишь? Она зёрнышки в землю зарывает, сверху тёплой землёй укрывает. Вот тебе и постель и одеяло. Дождик пойдёт и разбудит зёрнышки…
Досказать он не успел — прибежали бабушки, увели Ольгу домой, а дяде Саше выговорили: нельзя ребёнка столько держать на ветру.
У Ольги дни идут медленно. Долго-предолго катит ветер солнце по небу, долго-предолго пьют чай бабушки, и говорят бабушки между собой.
— Скоро ли Сашина рожь поспеет? — спрашивает родная бабушка.
А двоюродная бабушка объясняет нараспев, как стихи читает:
— Старые люди говорят: рожь две недели зеленится, две недели колосится, две недели отцветает, две недели наливает, две недели подсыхает, две недели поклоны бьёт — жать скорей зовёт…
— Это сколько же? — Родная бабушка загибает пальцы. — Десять, одиннадцать, двенадцать. Двенадцать недель— ржаной век! Забыла я всё…
А однажды время побежало очень быстро. Ольге разрешили выйти во двор. Там ходил тот самый петух и разыскивал курам корм. Девочка подошла к петуху и спросила:
— А почему у тебя хвост в чернилах?
Петух покосился на Ольгу, но ничего не ответил. Ветер прошёлся по двору, волчком поднял старую солому, взъерошил на петухе перья. Тот что-то сердито пробормотал. Сверху полоснуло ливнем, закудахтали куры, петуха на миг пришибло к земле, и, раскрылившись, он прошмыгнул мимо Ольги в сарай. Дождик ударил по тазу, по кастрюлям, выставленным на скоблёном крыльце, и всё запело, заиграло, будто давно ждало весёлого дождя.
А Ольга всё стояла под ливнем, поражённая происходящим, пока бабушки с охами и ахами не объявились на крыльце и не затащили её в избу.
И опять всё пошло медленно: девочке поставили градусник, и он, холодный,
Утром дядя Саша разбудил Ольгу и шёпотом сказал:
— Вставай, Ольга. Ты ещё спишь, а хлеб давно проснулся.
Он взял девочку на руки и вынес её на крыльцо. С его рук было очень далеко видно: вместо недавнего серого поля далеко-далеко расстилались зелёные всходы!
— Рожь взошла! Её дождик разбудил.
На другой день Ольгу увезли в город. Там были дни тоже длинными, только солнце поменьше. Здесь ей снились деревенские сны с белым петухом, раскрашенным синими чернилами.
В августе пришла посылка от двоюродной бабушки и дяди Саши. В посылке были гостинцы и письмо:
«Здравствуйте, сестричка Мария Ивановна и внучка Ольга!
С наилучшими пожеланиями к вам, ваша сестра и бабушка Екатерина Ивановна и её сын Саша. Рожь у нас в этом году уродилась хорошая, и мы посылаем вам хлеб первого урожая. Надо бы угостить сразу из печи, с пылу, с жару, да вы далеко, и пока хлеб едет — остынет. Мы хотели бы вам муки послать, да бабушка боится, что у вас нет духовки, если духовка есть — напишите, мы пришлём муки.
Погода стоит хорошая, как на заказ. Зима ожидается снежная, значит, будем с хлебом.
Петька-Петух жив-здоров. Дерётся, но детей не трогает. Недавно подрался с соседским петухом. Тот у него много перьев повыдрал, так что его заново придётся красить чернилами, чтобы отличать от других петухов. Приезжайте к нам опять — летом или зимой, как вам нравится.
С уважением к вам!
Екатерина Ивановна и Александр Фёдорович».
В посылке были яблоки и круглая, как солнышко, буханка хлеба с запечённой посередине конфетой. Хлеб Ольге очень понравился, особенно конфета — не так сладкая, как вкусная, оплавленная хлебным печным жаром.
ЗОЛОТАЯ РЫБА
Пришёл невод с одною рыбкой, С не простою рыбкой — золотою.
Леонтия не хотели брать на рыбалку,
— Мал больно, — говорил Толя Долгий.
— Семь лет — это не годы, — вторил Борис.
Леонтий оправдывался:
— А мне восемь будет…
— Когда тебе ещё будет, — махнул рукой Толя Долгий. — До свидания.
Леонтий крикнул вдогонку:
— А мне потом ещё девять будет!
Но большие мальчишки даже не обернулись. Дорога, увела их в траву, скрыла с головами, и над травой, над цветами качались две вершинки, два удилища в лад спорым шагам. Леонтий побежал догонять рыболовов.
Дорога привела его к Истоку, к тихой протоке в глинистых берегах. Чтобы не замочить одежду, лучше было раздеться и перейти Исток, да у человека терпения не хватило. Он поднял над головой палку — удилище, будто оно могло промокнуть, и в чём был, в том и перешёл протоку.