Медведь и бабочка
Шрифт:
На том берегу он послушал, как сбегает с него вода, пошёл дальше и остановился.
Недалеко, под молоденьким вязом, сидел большой зверь с длинными ушами, и ноздри у него шевелились быстро-быстро. Вот он присел на задние лапы, потянулся вверх, придержал передними лапами вязовую ветвь и ртом стал собирать с неё листья.
Леонтий набрался храбрости и сказал:
— Эй!
Зверь скакнул в сторону и застыл, разглядывая мальчугана выпуклыми глазами.
В кустах треснуло. Там прятались Толя
Зверь метнулся в траву и пропал. А большие мальчишки вышли на дорогу, и Толя Долгий спросил:
— Ты о чём с зайцем разговаривал?
— Да ни о чём…
Дальше они пошли втроём, и Борис признался:
— Я сперва не понял, что это за зверь. Больно он большой.
Толя Долгий вдруг спохватился:
— Ты, Леонтий, чего с нами идёшь? Мы тебя не звали.
— Не надо бы его прогонять, — заступился Борис. — Он с зайцем разговаривал. Да и заплутается он.
По дороге Толя Долгий опять спохватился.
— Почему у тебя имя такое — Леонтий? — с неудовольствием спросил он. — Ты, наверное, Леонид?
— Нет, — уверенно ответил мальчуган. — Меня Леонтием звать.
— Почему?
— Меня по деду назвали. Он на войне был, и у него есть медаль.
Дальше всё бы хорошо, да Леонтий не поспевал за большими — до того они быстрые. Чтобы не отстать, он побежит вперёд, сколько духу хватит, сядет, подождёт их и опять побежит. А на этот раз даже встать не мог — умаялся.
— Ты чего? — сказал Борис. — Сейчас рыбачить будем. Вон озеро Спасские Вилы.
От таких слов Леонтий встал на ноги. Трава расступилась, и открылось озеро. Плёс раздваивался на рукава, на разные вилины: одна покруглее, пошире, другая подлиннее, поуже. И дышало озеро свежим, как с Камы, воздухом — всю усталость выдуло.
Леонтий скатился к воде, размотал суровую нитку на палке, нацепил червяка и не с первого раза закинул его в траву водяную у самого берега. Он рад бы закинуть дальше на чистое место, да дальше удилище не пускало — коротковато.
— Разве так рыбачат? — только и сказал Толя Долгий.
А Борис спросил:
— Когда тащить-то, знаешь?
Леонтий точно не знал: не учили его рыбачить. Но он боялся, что ребята просмеют его, и кивнул: знаю, мол.
Теперь он был один.
Его обступила осока, и мальчуган вытягивал шею, чтобы видеть поплавок. Смотреть не давало солнышко — оно заняло всё озеро, куда ни посмотри. И ещё было трудно дышать из-за болотной духоты. Вдобавок удилище то и дело сползало со скользкой осоки, и его приходилось придерживать.
Вот и сейчас оно поползло. Что ты
— Эй! — осердился Леонтий, упираясь пятками в землю. — Эй! Эй! Эй!
То туда, то сюда, как канат, они тянулись с удилищем! То оно его, то он его… Оно маленько присмирело, и Леонтий положил его на плечо, спиной к воде, как бы впрягся в удилище, отволок подальше от озера. Нитка лопнула — он чуть не упал и оглянулся.
Позади тяжко била хвостом рыба из тёмного золота, разевала рот и хлопала жаберными крышками.
Леонтий не знал, как её назвать, никогда прежде не видел такой золотой рыбы и некоторое время ждал, что она заговорит человеческим голосом.
А потом ему немедленно захотелось показать её матери. Мальчуган положил золотую рыбу в подол рубахи и побежал домой.
Исток он пролетел на одном дыхании, и на глубине рыба было затолкалась у него в рубахе, но на суше она притихла.
Всю обратную дорогу он даже не присел. Радости-то, радости-то сколько!
Дома мать стирала бельё в корыте.
— Мама! — с ходу закричал Леонтий. — Мама, я золотую рыбу поймал!
Он вывалил добычу рядом с корытом на гусиную травку и перепугался: та ли рыба, не подменили ли её?
Рыба не шевелила жабрами, вся потускнела, и прежнего золотого блеска не было.
— Кто тебе дал? — спросила мать.
— Я сам поймал.
Она смотрела на него с недоверием, и он твёрже твёрдого выговорил:
— Я сам поймал! Вон у неё изо рта твоя нитка торчит. А на ней — мой крючок!
Мать поцеловала сына в макушку, вынула крючок из рыбьего рта и сказала:
— Это линь. У тебя вся рубаха в линёвом масле. Ты сними её, я постираю.
Остаток дня Леонтий ходил без рубахи, в одних штанах. Другие рубахи у него были, но и они попали в стирку.
Вечером мать зажарила линя на сковородке, подала к столу, и в это время пришли Толя Долгий и Борис — удилище Леонтию занесли, что он на радостях оставил в лугах.
— Поймали чего? — спросила мать.
Они постояли на порожке и ничего не ответили.
Мать усадила их за стол и сказала:
— Линя отведайте. Леонтий поймал, кормилец.
Гости не улыбнулись на слово «кормилец» и почтительно посмотрели на Леонтия и на сковородку, где еле-еле помещался линь, разрезанный на ломти.
Мальчуган положил им в тарелки по самому толстому ломтю и сказал, точь-в-точь как дедушка, в честь кого его назвали Леонтием:
— Кушайте на доброе здоровье.
Он радовался тому, как гости едят, шмыгая носами, и похваливают, как мама хвалит тоже. А сам ел мало, потому что давно замечено, что всякий охотник любит угощать своей добычей, да не всякий любит ею угощаться…