Медведь

Филимонова Лина

Кошка смотрит на это, передергивает плечами и морщится.

— Что, так больно было? — виновато спрашиваю я.

— Спроси эту пробку, больно ли ей! — сердито бурчит Юлька.

— Ну у меня болт, а не заостренный саморез…

— У тебя хуже!

Блин… Я прямо монстр.

Цепляю саморез плоскогубцами и одним движением выдергиваю пробку. Наливаю нам вина, достаю из холодильника разные закуски.

Юлька салютует мне бокалом:

— За болты и саморезы!

Я ржу и чокаюсь с ней. Эта девчонка

просто огонь и порох! У нее острые когти и такой же язычок. Она дерзкая колючая роза и нежная трепетная ромашка. Она доверилась мне, а я…

Болты и саморезы… Так…а почему во множественном числе?

Она пьет вино, тянется к кусочку сыра, и с нее соскальзывает простыня. Аппетитные персики с набухшими вишенками… М-м-м! Лучшая закуска к белому сухому.

Я смотрю на нее и философски размышляю, воткнет ли она мне в глаз отвертку, если я попробую заглотить ее вишенки.

А Юлька в это время смотрит на мой увеличивающий член и возмущенно вопит:

— Что это?!

— Нормальная реакция на ненормально прекрасную женщину.

— Убери это! Оденься!

Ладно. Я иду в спальню, достаю из шкафа шорты, с трудом натягиваю и возвращаюсь. Юлька сверлит взглядом надувшийся парус.

— Он огромный! — с упреком произносит она.

— Разве это плохо?..

— Это ужасно! Советую тебе его укоротить.

— Серьезно?

— Ага. Есть же операции по увеличению. Значит, должны быть и по уменьшению.

— Должны быть, — киваю я. — Но мы с тобой не будем принимать опрометчивых решений.

— Мы с тобой?!

— Ну конечно.

44

Юля

Михей хохочет над моей фразой про укорочение удава. С чувством юмора у него все в порядке. А что касается других чувств… я сейчас не могу об этом думать. Я слишком ошарашена.

Это было совсем не так, как себе представляла.

В сто раз мощнее, сильнее, невероятнее… И больнее! Я как будто попала в жерло вулкана в тот момент, когда там происходило землетрясение. Я сгорела, расплавилась и почти потеряла сознание… Не от боли. Сама не знаю, от чего.

Но все же это было больно.

И, когда Михей остановился, а я почувствовала, как у меня там все адски саднит и пылает — я больше не захотела продолжать. Да как можно продолжать, когда у меня практически открытая рана? Я же не мазохистка.

У Михея почти фонарный столб. Он не просто большой. Он гигантский! Даже в фильмах для взрослых были не такие огромные. И, как бы я не ужасалась его размеру, он только смеется. Заметно, что своим удавом он гордится. И у него есть все основания…

Медведь снова наливает мне вино, которое открыл таким необычным способом. Руки у него растут из нужного места. И голова тоже. А удав… очень страшный! Чего он опять на меня вздыбился?

Михей подходит с бокалом, я вижу,

что парус его шорт направлен в мою сторону.

— Кыш! — не выдерживаю я.

Он хохочет.

— С ним так нельзя.

— Брысь!

— Лучше вот так.

Он берет мою ладонь и кладет на удава. Я чувствую его мощь, размер и силу. Замираю то ли от ужаса, то ли… от шокового восхищения. Неужели он был во мне? Весь? Такой огромный!

— Он тебя очень любит, — произносит Медведь.

— А я его очень боюсь.

— Он хороший! Правда. Ласковый. Ты просто еще не распробовала.

— Хватит с меня этого вашего секса, — бурчу я. — Не зря я так долго от него шарахалась…

Я замолкаю. Не собираюсь говорить лишнего. Мне и так жутко неловко за то, что Михей все понял.

А на что я рассчитывала? Вряд ли такое можно было не заметить. Тем более, что на простынях осталась кровь. Правда, не так много, как я себе представляла. Фонтаном она не била. Но было больно. И приятно. Но все равно больно. А иногда меня захлестывал такой острый кайф…

Хочу ли я повторить? Может, и хочу… Или нет. Или завтра. Или в следующем году…

Но точно не прямо сейчас!

Главное, что я уже не девственница. И мне даже еще не двадцать шесть.

— А почему ты так долго ждала… — начинает Медведь.

— Давай без разговоров по душам, — зеваю я.

— Пойдем, — Михей внезапно подхватывает меня на руки.

— Куда?

— Спать.

— Там простыни… — смущенно лепечу я.

— Точно. Надо вывесить их на террасу.

— Что?!

— Знаешь такой обычай?

— Миш, прекрати.

Когда я называю его по Мишей, он смотрит на меня так странно… Мягким и каким-то беззащитным взглядом. От которого у меня внутри что-то тает.

— Ладно, уговорила, не буду, — улыбается он.

И опускает меня обратно на стул. Наливает еще вина, вручает бокал и идет в спальню.

Я ставлю бокал и плетусь за ним. Мне жутко неловко! Эти окровавленные простыни… Я не знаю, как себя вести. Не знаю, что делать. Вроде, я должна сама их перестелить… Или не должна? Или пусть он? Каков протокол поведения после лишения девственности? Почему мне никто этого не объяснил?

— Котенок, ты чего? — оборачивается Михей. — Иди отдыхай. Я сам все сделаю.

Он обнимает меня и целует в лоб. А мне почему-то вдруг очень хочется плакать…

Да что со мной творится? Чувствую, как по щекам катятся горячие слезы.

— Я в душ, ладно?

Выбираюсь из медвежьих объятий, отвернувшись к стене. Не хочу, чтобы он видел, как я плачу. Еще подумает, что я истеричка. Может, он уже так думает…

Не уверена, что вела себя адекватно. Просто… это такое событие! Я так долго этого хотела, боялась, искала и убегала… И у нас с Михеем очень странная история. И я не знаю, что будет дальше…